– -Проходи,-сказала Катя.-Вот здесь я живу.
– -Прекрасное место!-оценил Сева, вдыхая, словно наркотик, загадочные запахи кукольного домика.-Не сравнить с моей дырой, даром что снимаю за дорогие деньги.
– -Мне раньше здесь было так уютно,-вздохнула Катя.-А теперь иногда вдруг бывает так грустно… Встану у окна – и сама не знаю, о чем думаю…
Очевидно, чтобы показать, как это бывает, она подошла к подоконнику, где тщательно расставленные растения в горшках, из которых Чикильдеев распознал лишь кактус, неприязненно таращились на гостя.
– -Катя! Мучить себя грустью – это преступление. Тебя ждет прекрасная жизнь!-сказал Сева почему-то трагическим голосом.
– -Да?-спросила она, не оборачиваясь.-Смотри, какая луна сегодня яркая!
– -Это ее подсвечивают прожектором из Останкино,-хрипло шепнул он и наконец сделал то, что давно хотел: повернул к себе и нежно обнял.
Катя доверчиво засмеялась – очевидно шутке про прожектор.
"А ушки-то у нее бархатные!"-простонал карлик внутри у Чикильдеева – и умер: Сева придушил его.
Когда усилие миллионов упрямых часовых механизмов затащило ночь над городом далеко за полночь, над Москвой поднялся ветер, и на небо стала выползать плотная пенка с неровными краями. Скоро луна стала похожа на хитрого лысого японца, выглядывающего из-за облака. Благородный чистый свет стал постепенно мутновато-зеленым – как будто серебряное лунное блюдо покрылось окислом от небрежного обращения. В тревожном этом свете вещи, нахмурившись, стали выглядеть так, будто затаили обиду или злобу, а на лицах спящих людей проступила тревога, дыхание стало неровным, а ноги и руки начали подергиваться, как будто их владельцы пытались убежать от страшной опасности.
Затерявшийся где-то в невзрачных пятиэтажках севин профиль, уткнувшийся в подушку рядом с Катей, чмокнул губами и явственно произнес:
– -Ёкарный бабай!
Примерно в это же время во многих километрах от этого места Илья Ильич Полуботов, укрытый по пояс одеялом Caleffi, а выше – китайской пижамой, вздрогнул, будто увидел во сне скорпиона, и, застонав, попытался бессильной рукой нащупать мобильный телефон Nokia, лежащий как всегда на тумбочке.
Далеко от них обоих загадочно фосфоресцировал под луной фасад Дома Искусств с колоннами, наполовину выступающими из густой тени. Между колоннами трепыхалось и о чем-то шептало на своем языке длинное полотнище, извещающее об открытии "Антик-шоу". Разумеется, виной всему были ветер и ночь, но все же оказавшемуся случайно поблизости впечатлительному человеку могло показаться, что кто-то невидимый, растворенный во тьме, пытается рассказать непослушным языком какую-то мрачную историю, известную ему одному.
