— Что это?
Толстов смеется. Это и есть то, что сегодня следует назвать архивом древнехорезмийских письменных памятников!
И действительно, когда я всмотрелся внимательней, то увидел, что «береста» — не береста, а чудесно когда-то выделанная кожа, что пятна на ней — не пятна, а письмена. Совершенно неизвестные мне по начертанию, во многих местах стершиеся настолько, что о существовании их скорее можно лишь догадываться, но тем не менее письмена, именно они. А почему — архив? Конечно же архив! Все это найдено в одной — всего лишь в одной — комнате дворца, и находки продолжаются.
Да, хотя это весьма далеко от современного представления об архиве, но все же это именно он: собрание документов, покрытых письменами, по-видимому, одного и того же алфавита.
И пусть еще неизвестно даже, что значат письмена, а следовательно, что собой представляет каждый документ семнадцати-восемнадцативековой давности, — все равно победа Толстова громадна. Ведь только лишь десять с небольшим лет назад он выдвинул гипотезу, что неизвестные письмена на нескольких монетах, хранившихся в разных музеях, — древнехорезмийские. Тем самым он утверждал, что существовало и такое самостоятельное — хорезмийское — государство, и такая самостоятельная письменность. Далее он предложил также свой вариант чтения этих письмен. Правда, полный алфавит он предложить не мог — варианты надписей на монетах были ограничены. И монеты десятилетиями лежали нерасшифрованными, а первая из них, ставшая известной нумизматам, — даже около ста лет. О них не было известно ничего: ни какого они государства, ни лица каких властителей на них выбиты, ни какого они века; а об установлении года чекана и мечтать не приходилось.
И вот даже тогда Толстов выдвинул утверждение о существовании самостоятельной древнехорезмийской письменности. А теперь он наконец отыскал под напластованиями хорезмийской земли и документы с теми же письменами!
Он еще и еще раз всматривается в лоскутки и обломки, которые показывает мне. Кивая головой на большую щепу, покрытую несколькими десятками письмен, которую держит на ватной подстилке, говорит:
— Я думаю, что этот документ окажется чрезвычайно существенным.
— Чем существенным?
Толстов надеется, что из него удастся выяснить, каково было административное деление Хорезма в ту пору, когда он был составлен, и даже больше: удельный вес каждой из областей и крупных городов.
— Простите, откуда это видно?
Толстов разрешает мой недоуменный вопрос. Он не утверждает безоговорочно, что прав, но выдвигает рабочую гипотезу — построение, которое помогло бы в дальнейшем добраться до истины.
