Технология была неизбежной, или нет. Она полумифична. Для природы это был бы следующий шаг, но такого никогда бы не случилось. Странно, что это происходит сейчас, эволюционное продвижение, для которого всего лишь нужно было построить проекцию человеческой нервной системы на электронной памяти. Продление человеческой жизни до бесконечности, для корпоративного роста и инвестиций, для накопления доходов и решительных реинвестиций, было бы большим ударом по киберкапиталу.
Но его боль пересекалась с его бессмертием. Боль была решающим фактором для его самобытности, боль была слишком жизненно важна, ее нельзя было недооценивать, и к тому же, как он думал, невосприимчива, к компьютерной имитации. Вещи, которые делали его тем, кем он является, будут почти не видны в конвертированной информации, вещи, которые жили внутри его тела, в нейронах и пептидах, в височных венах, в поворотах его извращенного интеллекта. Столько всего было и прошло, вот кем он являлся: забытым вкусом молока из груди своей матери, тем, что он нюхает, это он, и то, как личность превращается в отражение, которое он видит в запыленном окне, пройдя мимоходом. Наконец он узнает самого себя, непередаваемо, через свою боль. Сейчас он чувствовал усталость. Его хватка за жизнь, за материальные вещи, великие вещи, его реальные и выдуманные воспоминания, туманные зимние сумерки, все это непередаваемо, бледные ночи, когда его личность успокаивалась из-за недостатка сна, маленькая бородавка на бедре, которую он чувствовал каждый раз, принимая душ, весь он, и мыло, которое он использовал, запах изогнутого барной стойки заставлял его ощущать себя тем, кем он является, потому что он знает названия ароматов. Миндальный крем, искривление его члена – непередаваемо - и странный зуд в области колена, и хруст в колене, когда он его сгибает, весь он, и многое другое, что нельзя перевести на какую-нибудь высшую безупречность, технологию бесконечного разума.
Он посмотрел на дальнюю стену белого цвета. Насекомое все еще спускалось по свисающим проводам. Он отвел руку с часов и посмотрел на дисплей, который продолжал показывать бирку "Мужчина N.".
Остались следы от ферментов, старой биохимии его Эго, его насыщенной личности. Он представил Кендру Хейс, свою охранницу и любовницу, обмывающую его внутренности в пальмовом вине во время церемонии бальзамирования. Ее лицо, структура костей и цвет кожи, подходили для этого. Ее лицо будто сошло с картин, висящих на стенах старой усыпальницы, зарытой под песками на четыре тысячелетия, у входа которого стоят статуи богов с собачьими головами.
