Снова начался разговор, уже не раз происходивший между Шюттенстремом и Фишелем и касавшийся порядков, уже давно установленных на судне. Старший помощник полагал, что дух, царящий на «Хорнсрифе», не соответствует немецким военно-морским традициям и требованиям воинской дисциплины. Но Фишелю никогда не удавалось настоять на своем: Шюттенстрем имел собственную определенную точку зрения на авторитет командира и послушание подчиненных. Однако старший помощник не сдавался, надеясь установить на «Хорнсрифе» свои порядки. На этот раз Фишель заговорил о Кунерте.
— Сегодня утром, после подъема, я наблюдал за действиями старшего унтер-офицера Кунерта, — начал Фишель.
— Кунерта? — лицо Шюттенстрема помрачнело. — Какие претензии у вас к нему?
Старший помощник ухмыльнулся.
— Господин Шюттенстрем, — Фишель полагал, что наедине с командиром он может позволить себе такое обращение. Ведь не так давно он и сам командовал судном, да и чины у них равные. — Господин Шюттенстрем, я позволю себе заметить, что Кунерт несколько утратил качества, необходимые унтер-офицеру.
— Вы хотите сказать да моем судне? — с иронией спросил Шюттенстрем.
— Простите, — теперь Фишель перешел на официальный тон. — Я не имел этого в виду и не считаю себя вправе вмешиваться в действия командира судна. Я. только прошу разрешения напомнить вам, что меня назначили на «Хорнсриф», правда на время похода, старшим помощником. В общем Кунерт считается исправным унтер-офицером. Но я несколько раз замечал, а сегодня утром это подтвердилось вновь, что он недостаточно требователен к старослужащим матросам. Я думаю, это может плохо повлиять на молодых, и…
— Господин Фишель, — прервал его Шюттенстрем. — Сделайте одолжение, послушайте, что я вам скажу. Ваше служебное рвение делает вам честь. Я рад, что вы стремитесь принести пользу «Хорнсрифу», хотя вас привели на судно весьма печальные обстоятельства. Я хорошо знаю, что вы хотите сказать. Но позвольте мне самому устанавливать на вверенном мне судне такой порядок, который я считаю правильным.
Фишель хотел что-то возразить, но Шюттенстрем продолжал:
— Вспомните, война идет уже более четырех лет! Я не думаю, что Кунерт устал. Но, в конце концов, Тихий или Индийский океан — это не казарменный двор. К разным людям унтер-офицер относится по-разному. И мои старые матросы — это не зеленые юнцы. В мелочах можно и не особенно придираться, но в больших делах нужно требовать все. Я это хорошо понимаю и даже одобряю. Видите ли, я не кадровый офицер, как вы. Своим военным чином я обязан войне. Но свой опыт обращения с матросами и свой авторитет у них я приобрел еще в то время, когда некоторые были желторотыми кадетами. К вам, Фишель, это, конечно, не относится.
