Шюттенстрем стиснул зубы и отвернулся. Упрек Биндера больно ранил его. Все время он не переставал думать о судьбе двадцати пяти моряков, оставшихся в той шлюпке: «Живы ли они?.. Не лучше ли было остаться с ними? Тогда бы не пришлось слушать сейчас справедливые упреки…»
Биндера тошнило. Делая большие передышки, он рассказывал:
— Все глубже и глубже… Вычерпывали воду… Черт возьми!.. А вы… командир… бросили людей… Конечно, эта… посудина… надежнее. — Рыдания не давали ему говорить.
Седая голова Шюттенстрема упала на грудь.
— Что с доктором Беком? — едва слышно спросил он.
— Доктор Бек еще раньше покончил с собой.
Биндер начал кашлять кровью. Задыхаясь, он
все же продолжал:
— Он что-то проглотил… Не знаю, что… И умер… Его спустили за борт… мертвого, конечно…
Силы оставили Биндера, и он потерял сознание. Кунерт давно собирался заставить его замолчать, чтобы он не сводил людей с ума. Но Шюттенстрем подал ему знак: «Не мешай, пусть говорит».
Шюттенстрем посмотрел по очереди на каждого из сидевших в шлюпке. Все сидели скорчившись, так как распрямиться нельзя было: лодка была слишком переполнена. Голод, холод, жажда и чувство обреченности действовали угнетающе. Только Кунерт, казалось, ничего не чувствовал. А ведь с момента гибели «Хорнсрифа» они ни капли не пили пресной воды. Кунерт даже пытался вселить бодрость в товарищей по несчастью.
— Знаете, командир, сейчас мы приближаемся к пароходным линиям… Бразилия… Ветер попутный и, если нам повезет…
— Эх, Кунерт, воды бы нам! — Шюттенстрем произнес это так тихо, чтобы никто не слышал. Слово «вода» приводила людей в бешенство.
— Дождь… Дождь… нужен! — как заклинание прошептал капитан, складывая молитвенно руки.
Перочинным ножом, случайно уцелевшим в кармане, Клоковский делал зарубки на борту шлюпки. Заметив вопросительный взгляд Шюттенстрема, матрос пояснил:
— Восьмая, капитан! Каждый день — по одной!
Шел восьмой день.
Люди не могли спать. Едва заснув, они судорожно вздрагивали и тут же просыпались. Кругом вода, бесконечный простор… Столько воды — и ни капли пригодной для питья.
Вдруг раздались пронзительные крики, истерический смех:
— Идиоты! Негодяи! Проклятые собаки! Саботажники! Это ваша работа в Иокогаме! — Казначей, до сих пор лежавший неподвижно, вскочил. Костлявыми руками он ловил воздух, кричал, прыгал, топал ногами и едва не опрокинул шлюпку.
Несмотря на безумие, казначей все же узнал своего врага — Шмальфельда. Он хотел броситься на него, но, споткнувшись о банку, упал прямо в крепкие объятия Кунерта.
