Разве они не знали друг друга раньше? Или знали плохо? Нити, связывающие их, всегда были прочными: одна и та же кровь, одни и те же корни денисовского древа, глубоко вросшие в землю, по которой они ходили, унаследованные от дедов и прадедов цепкость к жизни, упрямство, любовь к труду.
И они чувствовали это, втайне гордясь такой схожестью и, наверное, думая: «Все, что есть в тебе, есть и во мне. Так смотри же, ничего не утрать, ничего не растеряй, иначе мы не останемся теми, кем были и есть. Все ведь это общее — твое и мое…»
Но оба они понимали: как бы ни прочны были связывающие их нити, есть ветер, который может эти нити спутать, а то и вовсе разорвать. Такие ветры уже проносились над ними не раз.
Однако тогда был человек, который умел в любой ситуации отыскать нужную тропу. «А ну-ка, мужички Денисовы, поглядите мне прямо в глаза… Та-ак! Теперь выкладывайте, из-за чего сыр-бор. Начнем со старшего…»
Они не могли ничего от нее утаить — не могли не только потому, что всегда видели в ней беспристрастного и честного судью, но и главным образом потому, что беспредельно ее любили. Честно рассказывая ей о пронесшейся над ними туче, они как бы исповедовались. И после такой исповеди обоим становилось легче: мир входил в их души, и оба они понимали, что-этот мир принесла она…
Теперь ее не было. Сильные духом, сейчас они чувствовали себя совсем беспомощными: кто же в случае новой размолвки выведет их на тропу мира? Не разбросает ли их теперь злой ветер в разные стороны?
Да, им приходилось заново познавать друг друга. Вначале обоим мешала настороженность, в своих чувствах они испытывали скованность, но мало-помалу все это прошло, и, по мере того как чувства их раскрепощались, отношение друг к другу становилось проще и сердечнее.
Часто они подолгу не виделись, и тогда Андрей ощущал гнетущую пустоту, которую ничем нельзя было заполнить, — это была тоска по другу, очень близкому и нужному и совершенно незаменимому. А когда наконец отец появлялся, Андрей коротко говорил:
— Знаешь, без тебя мне всегда скучно. И многого не хватает.
— Мне тоже, — признавался отец.
А однажды (это было уже года через два после смерти матери) Денисов-старший сказал:
— Все чаще и чаще мне приходит в голову назойливая мысль… Я достаточно в своей жизни полетал. Раньше, бывало, в каждом полете я как будто испытывал новизну ощущений, каждый полет приносил частичку счастья. Ты меня понимаешь?
— По-моему, да.
— И я никогда не думал, что ко всему этому можно привыкнуть. Мне всегда казалось: поднимайся в небо хоть миллион раз — и миллион раз тебя будет охватывать ни с чем не сравнимое чувство радости…
