Через день Чмырь ходил на почту, узнавал, нет ли письма на его имя. Сливинский не очень нервничал, так как был убежден: человек, давший телеграмму в город, напишет и сюда.
В первый же день их приезда Ядзя вспомнила, что еще не ответила подруге, которая собиралась приехать к ней в гости. Решила написать открытку. Сливинский согласился: если подруга не застанет Ядзю, то пойдет к ней на работу, начнет расспрашивать… Все это не входило в планы папа Модеста. Ядзя написала несколько слов: мол, поехала в отпуск, вернусь — напишу. Без обратного адреса. Сливинский внимательно прочитал, отдал Чмырю, чтобы тот бросил в почтовый ящик.
Дни тянулись, похожие один на другой…
Ядзя начала капризничать — привыкла к обществу, ресторанам, кино, вечеринкам со щедрыми мужчинами, которые ухаживали за ней, а тут сад, цветы, высокий забор и даже радиолы нет. Читать Ядзя не любила. Сначала помогала жене Чмыря — толстой, неповоротливой женщине — готовить обеды, училась варить борщи и делать острые домашние блюда, но вскоре все это ей надоело, и Ядзя начала подбивать Сливинского пойти днем, когда Чмырь на работе, в ресторан. Тот схватился за голову, но сразу нашел выход: подарил Ядзе золотые часы, которые Хмелевец стащил у Валявских. Не хотел этого делать — часы дорогие, швейцарские, но что поделаешь с глупой женщиной!
Ядзя обрадовалась, успокоилась на денек, однако скоро снова взялась за свое. Как–то пан Модест поймал ее на том, что она подтащила к забору лестницу и пыталась выглянуть на улицу. Пришлось расстаться ему с рубиновой брошью. И тут, к счастью, Сливинский открыл, что Ядзя — страстная картежница. Заказал Чмырю новую колоду, и теперь чуть не весь день просиживали на веранде за картами.
Через три дня они уже не разговаривали. Смотрели друг на друга злыми глазами, сидели по разным углам веранды, вроде бы занятые каждый своим делом — пан Модест читал, а Ядзя вязала чулок.
Чмырь вернулся с работы (служил кладовщиком курортторга) и принялся чинить ступеньки крыльца, его толстуха лениво покачивалась в кресле. Звонок, подвешенный над калиткой, вдруг запрыгал, из конуры выскочила овчарка. Она захлебнулась от злости, только рычала и хрипела, натягивая тяжелую цепь.
Чмырь сделал знак Сливинскому — было условлено, что при малейшей тревоге они с Ядзей спрячутся в кладовке за лестницей, ведущей на чердак.
Ядзя на ощупь пошла за паном Модестом, но в комнате остановилась — будто в нее вселился черт — и решительно заявила:
