. Это было
на Брентвудских холмах, в поясе нового богатства, сформиро-
вавшегося вокруг музея Гетти, который возвышается над ним, как пирамида Хеопса. Там я видел, как, открыв бутылку петрю
урожая 1975 года (любимое вино Фрэнка Синатры), ее не перели-
вали в графин, а наливали прямо из бутылки, этикеткой книзу, с
осадком. В этом способе употребления вина было какое-то осо-
бое удовольствие, столь же чистое, что и удовольствие моего
отца, но без этой скучной части, понятной лишь знатокам, —
вульгарное, тупое и пустое. Я с удовольствием подумал, как
хорошо иметь отца, который знает ритуал.
Я вернулся к столу с графином и налил немного отцу на
пробу. Край стакана тихонько звякнул, соприкоснувшись с гра-
фином. Я осторожно поворачивал запястье, стряхивая послед-
ние капли — так делали официанты в ресторане «21». Отец кив-
нул, бесшумно и осторожно поднял бокал со стола и взболтнул в
нем вино.
— За твой новый костюм, — сказал он и улыбнулся через стол
матери, которая подняла свой бокал с водой и тоже улыбнулась.
Отец поднес вино к губам и влил его в себя без всасывающего
звука, лишь вдохнув носом, чтобы почувствовать аромат. Он
проглотил вино, бесшумно поставил бокал на стол и спокойно, с полной уверенностью сказал:
— Это хорошее вино.
3. От аристократизма к супермаркету
Та же самая проблема, что встала перед «Нью-Йоркером»
в девяностые годы, была типична и для многих культурных
институтов — музеев, библиотек, фондов: как впустить в себя
Шум, чтобы сохранить живость и кредитоспособность, но при
этом не потерять своего морального авторитета, который хотя
бы отчасти основывался на исключении Шума?
В «Нью-Йоркере» дело осложнялось тем, что, делая выбор
между тем, что представляло ценность для читателя, а что — нет, журнал являлся носителем определенного статуса. Это, соб-
ственно, и позволяло Уильяму Шону издавать очень «успеш-
ный» журнал, вроде бы и не заботясь о коммерческом успехе: отрицание грубой коммерческой культуры было аристократи-
ческим идеалом, и это подкупало рекламодателей. Но сохране-
ние олимпийской дистанции от Шума, в конце концов, привело
к тому, что «Нью-Йоркер» Шона стал никому не интересен.
Кричащие противоречия в головах читателей совершенно не
состыковались со спокойным потоком мысли на страницах жур-
нала. «Нью-Йоркеру» требовалась новая система различий вну-
три Шума, который отвергал все различия и присваивал себе все
точки зрения. Трюк состоял в том, чтобы сыграть на репутации
