Скарлетт полила подливкой свою овсянку, наложила горку каши на кусок ветчины, поддерживая все это ножом.
– Дядя Ретт отпустил бы меня, – рыдала Элла.
«Я не буду слушать, – подумала Скарлетт, – я заткну себе уши и буду наслаждаться завтраком». Она положила ветчину с овсянкой себе в рот.
– Мама… Мама, когда дядя Ретт приедет в Тару?
Голос Эллы был резким, сверлящим. Скарлетт услышала эти слова, несмотря на свое решение не слушать. Что она может сказать? Как бы она ответила на вопрос Эллы? «Никогда». Она не могла бы поверить в это даже сама. Она с неохотой взглянула на красное личико своей дочери. Элла все испортила. «Не могла бы она меня оставить в покое хотя бы на время завтрака?»
У Эллы были рыжие курчавые волосы ее отца, Фрэнка Кеннеди. Они прилипали к ее заплаканному личику, как ржавые нити проволоки, все время выбиваясь из плотно завязанных Присей кос, как бы она ни смачивала их водой. Тело Эллы тоже было похоже на проволоку – одна кожа и кости. Она была старше Сюсси на полгода, но Сюсси уже была на полголовы выше и намного тяжелее, так что могла безнаказанно задирать Эллу.
«Ничего странного, – подумала Скарлетт, – что Элла хочет, чтобы Ретт приехал. Он действительно заботился о ней, а я нет. Она действует мне на нервы точно так же, как и Фрэнк, и как бы я ни старалась, я все равно не могу полюбить ее».
– Мама, когда дядя Ретт приедет? – снова спросила Элла.
Скарлетт резко отодвинула свой стул и встала из-за стола.
– Это дело взрослых, – сказала она. – Я пойду присмотреть за Мамушкой.
Она не могла думать о Ретте сейчас, она подумает о нем позже, когда не будет так расстроена. Было более важно – гораздо более важно – уговорить Мамушку выпить немного бульона.
– Еще одну маленькую ложечку. Мамушка, дорогая, это сделает меня счастливой.
Старушка отвернулась от ложки.
– Устала, – выдохнула она.
– Я знаю, – сказала Скарлетт, – я знаю. Тогда спи, я не буду больше тебе докучать.
Она посмотрела на почти полную тарелку. Мамушка с каждым днем ела все меньше и меньше.
– Мисс Эллин… – слабо позвала Мамушка.
– Я здесь. Мамушка, – ответила Скарлетт.
Ей все время причиняло боль, когда Мамушка не узнавала ее, когда она думала, что это руки матери Скарлетт так любяще ласкали ее. «Это не должно меня тревожить, – постоянно повторяла себе Скарлетт. – Ведь это мама все время ухаживала за больными, а не я. Мама была добра ко всем, она была ангелом, она была безупречной леди. Я должна гордиться тем, что меня принимают за нее. Кажется, я попаду в ад, ревнуя, что Мамушка любила ее сильнее… только я не особенно верю в ад… или небеса».
