— Потом выпьешь. Сигарету?
— Можно.
— Продолжим?
— Давай, — он допил кофе и глубоко затянулся. — Кстати, у меня к тебе предложение.
— Догадываюсь, но об этом позже. Вернемся к нашим баранам. Значит, на пятницу твой шеф запланировал сцены из Мумбая?
— Не совсем так, хотя…
— Понимаю, у него все должно пройти элегантнее и без потерь для ваших. Если не ошибаюсь, акции запланированы в трех места.
— Не ошибаешься, — поспешно согласился он, и мне показалось, что слишком поспешно.
— Кафе на Тверской, галерея на Парке Культуры и Дмитровское шоссе возле Тимирязевской, я ничего не упустил?
— Ничего, — подтвердил он. — Нет, ну бывает же такое, а? Кто же знал, что ты окажешься на той лавке?
— Никто, — согласился я, — ты, кстати, меня сразу узнал?
— В том-то и дело, что нет, — пригорюнился он. — Потом, конечно, людей за тобой послал и на работу, и домой, а тебя как ветром сдуло. Признаться, я решил, что ты просто сдернул.
— Шефу обо мне доложил?
— Решил, что сам разберусь. Слушай, давай…
— Я уже сказал, что позже. Сначала пообщайся с моим товарищем, у него к тебе несколько вопросов. Кира, твоя очередь…
— А вот теперь действительно все — устало проговорил он и вздохнул. За прошедшее время клиент выпил еще три чашки кофе, выкурил массу сигарет и был дважды отконвоирован в сортир и назад — Исповедь закончена. Теперь хотелось бы кое-что обсудить.
— Например?
— У меня в сумке сто пятьдесят тысяч «зелени» и почти полмиллиона евро. Можете взять их себе.
— Возьмем, не волнуйся, — успокоил его Берташевич.
— Можешь считать, что их там уже нет, — сказал Дед.
— А где остальные бабки? — спросил Сироткин.
— Извините, но до них вам не добраться. Поэтому предлагаю, забирайте деньги, а меня просто сдайте в контору, пускай там разбираются.
— Жить хочешь? — поинтересовался Берташевич.
— Хочу, — сознался пленный. — Очень хочу.
— А в конторе, думаешь, тебя пожалеют?
— Это уже мои проблемы. Ладно, мужики, решайте. Я вам уже все рассказал.
Мы с Кириллом переглянулись. Он пожал плечами.
— Ты уверен, что все? — Кирилл закатил глаза и развел руки в стороны. По его мнению, я опять все усложнял, как тогда, четыре года назад.
— Абсолютно, — полковник смотрел мне в глаза как человек, которому больше нечего скрывать, устало и опустошенно. Может, он говорил чистую правду, а может… Это только в шпионских романах у допрашиваемых трясутся при вранье руки, потеет лысина, и встают дыбом бакенбарды.
Сироткин посмотрел на часы:
— Заканчиваем, командир?
