Он снова опустил голову и увидел большие темные глаза, испуганно и отрешенно смотревшие на него.
— О! — воскликнул он. — Ну как, пришла в себя?
Она молчала, не спуская с него глаз. На лицо ей падали и тут же таяли снежинки.
— Ты знаешь, где ты? — спросил он. Ему хотелось поскорей уйти домой.
— На небесах, — уверенно ответила девушка.
— Что? Нет, девочка, ты не на небесах. Ты лежишь на улице, на Барнарт-элли. Я нашел тебя здесь.
— О!
— Я думал, ты умерла. Наверное, ты упала и не смогла встать?
Она не ответила, ее глаза снова закрылись. Джейсон изучал ее худое некрасивое лицо. Глазные впадины были глубокие и темные, скулы и нос заострились. Лет ей было семнадцать, от силы восемнадцать. Но в ней было что-то старушечье… А глаза… Такие глаза бывают только у очень старых людей, уже не узнающих мира, в котором живут, забывших, кто они, и не жаждущих ничего, кроме смерти. Он вспомнил свою бабушку, умершую, когда ему было шесть лет. У нее тоже были такие глаза, они сверкали, как черные угли в глубоких круглых колодцах. Бабушка каждый день забывала, что Джейсон ее внук. Никого не узнавала. Он боялся ее.
Такие глаза были и у этой тщедушной девушки, упавшей в снег. Старушечий взгляд. Лоб и верхняя губа были уже отмечены болью, серые губы в темноте казались синими. Что-то в ней напоминало…
И вдруг все ночные пташки и все цветочницы Лондона — несчастные оборванки, бродящие по улицам, — словно воплотились в этом хрупком воробышке, лежавшем у него на коленях, ожили, стали реальными существами и обрели в нем свое лицо. Тут же он вспомнил, что не только у стариков бывают такие глаза — такой взгляд часто бывает и у детей, когда они очень серьезны или чего-то боятся. Ну, очнись же, думал он. Ты замерзнешь, если останешься лежать здесь.
Но она в эту минуту была опять где-то далеко отсюда. Стало еще холоднее, наверняка температура опустилась намного ниже нуля, дул ветер, и валил снег. Прошли томительные полчаса, Джейсон всячески пытался растормошить девушку, чтобы влить ей в рот несколько капель бренди из своей фляжки. Он больше не думал о холере или о том, что девушка грязная. Не думал и том, что кто-нибудь может пройти мимо, он уже ни о чем не думал, и его хмель прошел. Чем меньше девушка выражала готовности встать на ноги, тем настойчивей он становился — им владело чувство какого-то счастливого страха, потому что он все еще был напуган. Он промок и весь перепачкался. Ты должна встать, подумал он, потом повторил это вслух.
