Но Давид уже опять был серьезен. Странно, что немцы не понимают нашего юмора, подумал Джейсон.
— Я не страдаю морской болезнью, — заверил его Давид.
— И еще я надеюсь, что ты умеешь играть с листа.
— Да.
— Это твоя первая работа?
— Да.
— Раньше не было ангажементов?
Давид отрицательно покачал головой.
— Хорошо. Паспорт у тебя есть? — Давид смущенно вынул из внутреннего кармана документ и протянул его Джейсону. Это был объемистый документ, украшенный множеством печатей со словами Kaiserlich-Koniglich.[4] Джейсон хмыкнул и вернул Давиду паспорт. — Не думаю, что он тебе понадобится. Я скажу, что тебе двадцать один.
— А иначе меня не возьмут?
— Судну нужен оркестр в полном составе. У тебя есть деньги?
— Очень мало.
— Впрочем, до прибытия в Нью-Йорк они тебе ни к чему.
Давид с удивлением поднял на него глаза, на этот раз взгляд у него был открытый и детский. Джейсона это почему-то растрогало.
— Ты всегда должен делать все, что я скажу, — излишне резко проговорил он. — И все, что скажут офицеры.
— Я понимаю.
— Ну что, потопали? — Давид не понял. Джейсон мотнул головой в направлении перронов. — Gehen, — сказал он. Давид опять улыбнулся, и они пошли.
Когда они проходили мимо мальчишки-газетчика, Давид спросил:
— А что он кричит?
— Что забастовка угольщиков кончилась и шахтеры вернулись на работу, — объяснил Джейсон.
— А-а-а… — разочарованно протянул Давид.
— Это означает, что к отплытию наше судно получит уголь.
Большие часы под крышей вокзала показывали двадцать минут восьмого. На контроле Джейсон предъявил билеты на обоих, дежурный прокомпостировал их и пропустил Джейсона и Давида на перрон. Там уже стоял специальный состав для пассажиров второго и третьего класса, который должен был доставить их в Саутгемптон прямо на причал 44; поезд уходил в 7.30. Паровоз уже разводил пары, и пассажиры спешили подняться в вагоны.
Джейсон быстро шел по перрону мимо нервно толпящихся эмигрантов и пассажиров, мимо багажных тележек. Давид не отставал от него, он почти не поднимал глаз от земли. Его опять охватила страшная усталость, он жаждал поскорей оказаться в поезде и, может быть, заснуть.
Наконец Джейсон открыл дверь купе и они вошли в вагон. Первое, что им бросилось в глаза, были футляры с инструментами и чемоданы, стоявшие в беспорядке на полках для шляп и свободных сиденьях. В купе уже сидели три человека, они беседовали и курили, воздух был синий от табачного дыма. В сумраке Давид разглядел старика с жидкой желтоватой козлиной бородкой, другой был невысокий брюнет в пенсне, и, наконец, третий — с короткой белокурой бородой и светлыми глазами. Эти глаза буравили Давида насквозь. Двое других были настроены более благодушно.
