— Не…
— Что ты хочешь сказать?
— Пожалуйста, не говорите этого им…
— Вот оно что! Понимаю. Хорошо, молодой человек. Пока что ты должен повиноваться отцу.
— Да, — прошептал Лео.
— Как ты привык.
Лео тихонько заплакал, он плакал совершенно беззвучно. Просто по лицу у него бежали слезы.
— Дай-ка мне твою руку.
Лео протянул руку маэстро. Тот взял ее, внимательно осмотрел, измерил длину пальцев по отношению друг к другу. У Лео были длинные, гибкие, жилистые кисти с развитыми мышцами. Маэстро перевернул его руку ладонью вверх. Долго смотрел на нее. Потом отпустил.
— Хорошо, — сказал он. — Послушай. Вытри, пожалуйста, глаза.
Лео сразу перестал плакать. Вытер лицо и глаза. Маэстро продолжал:
— Сейчас я позову твоих родителей. Но помни: у дарования, как у медали, есть оборотная сторона. Лицевая сторона — дар, это слышно в самом слове; оборотная — тяжкий жребий. Могу предсказать, что тебя ждет много одиноких ночей, полных мук, страданий и слез, и что жизнь твоя будет очень нелегкой. Ибо за наивысшее блаженство надо платить. В музыке ты беседуешь с Богом. Никто из людей этого не понимает. Почти никто. Но человек, которому дано говорить с Ним и который отдает себя языку и музыке этого разговора, пишет ли он музыку или исполняет, — такой человек обречен. Он должен платить, ибо ему дано испытать то, что не дано испытать обычным людям.
Я не могу ничего сказать о твоих сочинениях, я их не слышал. Но по-прежнему хотел бы взять тебя в ученики. Не сейчас. С этим можно подождать. Сначала ты должен решить все сам, не позволяя, чтобы за тебя решали другие.
Он встал и пошел к двери:
— А сейчас я придумаю, что сказать твоим родителям.
— Можно мне что-то сказать?
— Пожалуйста.
Лео помолчал, потом проговорил:
— Спасибо…
— Все в порядке, братец.
* * *
Раннее утро, он едет верхом. Едет вдоль реки, через городок, медленно. Это его обычный маршрут. Но вот он выезжает за пределы городка; красные черепичные крыши остаются у него за спиной. Перед ним расстилаются поля. Стоит весна, ранняя весна, поля вспаханы. В воздухе чувствуется благоухание влажной глинистой почвы. Трава еще не зазеленела, она висит по краям придорожных канав, словно седые волосы.
Теперь его никто не видит. И Лео пускает коня галопом. Конь мчится вперед, он прижимается к шее коня, боясь упасть, боясь, что упадет конь, если его нога попадет в кротовую яму. И тем не менее он скачет все быстрей и быстрей. Ветер бьет ему в лицо, стучат копыта. Вскоре Лео начинает кричать, с его губ слетают слова — он и не подозревал, что знает их. Смысл некоторых его выкриков понять невозможно.
