Однако теперь все было иначе. Внутренняя дрожь вырвалась наружу. Сперва она была слабой, но постепенно усиливалась, у Лео тряслись руки, ноги, все тело. Дрожь набирала силу, он уже не мог ее скрыть.
Маэстро спокойно следил за ним. Ноги уже не держали Лео, он опустился на колени, сделал попытку встать, но не смог. В конце концов он рухнул на пол и стал биться, точно в судорогах, от необъяснимой, неподвластной ему дрожи. Это была даже и не дрожь, его словно раздирало на части. В нем что-то грохотало, в ушах шумела кровь, и он слышал, как громко стучит в груди сердце. Лео не сказал ни слова, не издал ни звука, лишь дыхание со свистом вырывалось у него из груди. И все время он был в полном сознании, его мысли, точно пузыри, плавали на ревущих волнах, бросавших его из стороны в сторону. Такого с ним еще не случалось. И чем страшнее ему становилось, тем сильней его била дрожь. А этот Бог, этот маэстро находился как будто за тысячу миль отсюда. Лео видел его черные башмаки и ноги. Время текло бесконечно медленно и бесконечно быстро. Лежа на полу, Лео считал удары собственного сердца, ему был виден маятник, отсчитывающий секунды на стенных часах; за десять секунд сердце его сделало двадцать шесть ударов, оно билось то чрезвычайно быстро, то зловеще медленно. Маятник качался туда-сюда и в каждой крайней точке словно замирал на мгновение. Путь от одной точки до другой был долгий, тягучий, точно маятник качался в густом масле. О чем только не успевал Лео подумать в эти секунды! Он думал: сейчас я умру. Я умираю. Как жаль, что я не упал с лошади и не сломал себе шею. Этого я не боялся. Нет. Я не боялся, когда первый раз сел на Фиделио. Пусть бы я тогда свернул себе шею. Но почему мне страшно сейчас?
Маятник достиг крайней точки.
Вот-вот разверзнется великая тьма и поглотит все. Она уже здесь, притаилась за мебелью. Под мебелью. И она шипит каким-то черным шипением. Вместе с тем эта тихая, немая чернота беззвучна. Я боюсь.
Маятник достиг противоположной точки.
Боюсь, что отец с матерью увидят меня в таком состоянии. Он сейчас выбежит, скажет, что у их сына случился припадок падучей, что он умирает и они должны немедленно прийти в музыкальный салон… Они приходят и находят меня… Нет, нет, нет! Только не это! Я чувствую их. Я уношусь прочь, вижу, как они сидят в гостиной и ждут решения, сидят там и думают о своем сыне-вундеркинде…
У Лео почернело в глазах.
Несколько секунд маэстро не двигался и наблюдал за Лео. На лице у него мелькнуло огорчение. Но он многое повидал за свою жизнь. Теперь он кое-что понял, хотя еще не мог облечь мысли в слова. Поэтому он спокойно опустился на колени рядом с Лео. Подождав, он сжал одну из трясущихся рук. Она тряслась так сильно, что маэстро с трудом поймал ее. Но, поймав, уже не отпустил. И крепко прижал ее к груди Лео. Другой рукой он осторожно похлопал его по щекам. Потом начал поглаживать плечи и грудь мальчика. Это помогло. Дрожь чуть-чуть утихла, и Лео испуганно уставился на маэстро.
