— Я тебе отсосу. — Йоссарян прошел мимо, а она кокетливо закатила глаза. — Мы можем пойти на пожарную лестницу.
Он сдерживал в себе растущий гнев. «Мне шестьдесят восемь», — сказал он себе. Что в нем наводило этих людей на мысль, будто он пришел в автовокзал, чтобы отжариться или отсосаться? Чем тут занимается этот херов Макмагон?
Капитан Томас Макмагон из полицейского подразделения администрации порта вместе с гражданским заместителем директора Лоренсом Макбрайдом находился в полицейском участке, где они смотрели, как Майкл Йоссарян делает карандашный рисунок на листе бумаге; они наблюдали за Майклом с тем особым уважением, что нередко испытывают неискушенные люди к самым обыкновенным художественным навыкам, которыми не обладают. Йоссарян мог бы им сказать, что Майкл, вероятно, бросит рисунок, не закончив его. Майкл имел привычку не заканчивать начатые вещи и предусмотрительно не начинал много.
Он целиком ушел в создание рисунка, изображая самого себя, объятого ужасом, в наручниках, которыми все еще был прикован к стене, когда в день его ареста в полицейский участок вошел, пылая гневом, Йоссарян. Круговыми движениями карандаша Майкл трансформировал прямоугольник камеры в вертикальный ствол наполненной каким-то грязным месивом шахты с вращающимися стенками; внутри этого сооружения, представавшего взгляду зрителя под углом, находилась оцепеневшая, застывшая человеческая фигурка — контуры которой он только что набросал — самого Майкла, погруженного в себя и всеми забытого.
— Оставьте его там, где он есть! — прогремел в телефонную трубку Йоссарян за полчаса до этого, разговаривая с полицейским, позвонившим ему для установления личности Майкла, потому что в приемной архитектурной фирмы, для которой Майкл выполнял чертежи, не знали, что его приняли на внештатную работу. — И только посмейте посадить его в камеру!
— Минуту, сэр, одну минуту! — начал возражать срывающимся голосом оскорбленный полицейский. — Я звоню, чтобы установить личность задержанного. У нас существуют правила.
— Засуньте в жопу ваши правила! — командным тоном сказал Йоссарян. — Вы меня поняли? — Он был так взбешен, так напуган и испытывал такое чувство беспомощности, что был готов на убийство. — Или вы будете делать то, что говорю я, или я вас размажу по стенке! — в бешенстве прорычал он, не сомневаясь, что так и сделает.
— Эй-эй-эй, приятель, минуту, эй, постой-ка, приятель! — Молодой полицейский кричал теперь дурным голосом, находясь в состоянии, близком к истерике. — Что это ты себе позволяешь, черт возьми, да кто ты такой?!
