Георгий подсел, бросил через себя, а к драгоману уже спешили еще двое, успели в шубу вцепиться. Шевельнул плечами, выскочил из шубы, и вот они, арабские монахи.
В тот же миг растворились двери внутренних покоев, и два архимандрита в роскошных мантиях явились перед гостями.
Возле антиохийского патриарха стоял черный монах. Он собирался переводить то, что с бумаги прочитали архимандриты. Георгий твердо прошел вперед, оттеснил монаха от патриарха и перевел:
— Отец святой, блаженнейший владыка Макарий, патриарх великого града Божьего Антиохии и всего Востока! Брат твой и соучастник в Божественных таинствах, господин кир Никон, архиепископ града Москвы и патриарх всех стран Великой и Малой России, послал нас, архимандритов, встретить твою святость по слову Господа нашего Христа в его святом Евангелии: «Кто принимает вас, принимает меня».
На второй лестнице встречали еще двое. На третью вышел Никон.
Мантия зеленого узорчатого бархата со скрижалями из бархата красного. На скрижалях херувимы из жемчуга и золота. Белый клобук. Верхушка клобука в виде золотого купола. Над куполом жемчужный крест, усыпанный изумительными драгоценными камнями.
В правой руке Никон держал посох, на котором драгоценностей было столько же, сколько звезд на небе. Этим посохом патриарх досадливо пристукнул, сверля глазами царева драгомана. Оттого-то безжизненно, будто каменный дождь, пали первые слова приветствия. И как Никон ни пытался обмякнуть, до елейной сладости и слезного восторга не дотаял.
— Отец святой, — оказал Никон Макарию, — твоя святость уподобляется Господу Христу, а я подобен Закхею, который, будучи мал ростом и домогаясь увидеть Христа, влез на сикомор, чтобы видеть его. Так и я, грешный, вышел, чтобы лицезреть твою святость.
Слегка утомленные спектаклем, патриархи вступили в Крестовую палату. Огромный, как небо, свод без единой опоры, расписанный великолепно, солнечно, поразил видавшего дворцы и храмы Павла Алеппского.
Беседа началась было, но тут Никон вспомнил, что пора сменить торжественное облаченье на домашнее, дабы беседа стала непринужденной. Московский патриарх извинился, покинул гостей и вскоре вернулся в мантии фиолетовой, в одеянии красном, в клобуке без золота и купола.
Пока Никон переодевался, беседу с Макарием вели приспешники его, греческие монахи. Переводчик в этой беседе был не нужен, и Георгий в первый раз подумал о себе: что-то его ждет теперь? Порадел за государя, но государь вряд ли заступится за своего человека, если Никон вздумает мстить. Слово государя — слово, слово Никона — дело.
