– Загорится и наше, недолго ждать.
Нур-Саид сердито уставился на Бахтиара.
– Что он бормочет? Не могу вникнуть. Что он городит? Не разберу. Эй, ты когда болтать научился? Был молчаливым – полслова не выжмешь, и нынче вдруг заговорил. Не слишком ли много треплешь языком? Смотри, отсохнет.
– Простите, отец. Смерть грозит – и мышь кусается. – Бахтиар опустил глаза. Но тут же их поднял, твердо сказал: – Жаль, что вам не пришлось побывать в Янгикенте. Увидеть развалины. Трупы вповалку. Вы б тоже… заговорили. А может, и вовсе перестали говорить?
– Янгикент, Янгикент, Янгикент! – Нур-Саид сплюнул. – Допек проклятым Янгикентом, чтоб ему никогда не встать из развалин. Рехнулся ты, что ли? Или змея укусила? Совсем другой человек. Не узнаю.
– От страха свихнулся! – крикнул бледный Дин-Мухамед. – Хан Джучи укусил беднягу за голову. Смотрите, до сих пор дрожит, как овечка. И кровь у страдальца, точно у хворой овцы – жидкая, бледная. Вон, по виску струится. Трус! А все только и знали, что хвалить Бахтиара. Смелый Бахтиар. Храбрый Бахтиар. Чему завидовать? Сотню свою загубил, сам удрал, едва татарскую шапку узрел. Это тебе не туркмен пугать. Доведись мне с отрядом канглы быть в Янгикенте… я показал бы собачьим татарам кошачью мать!
Дин-Мухамед отвернулся от Бахтиара, победно взглянул на отца и Бейбарса. Видали? Вот я какой. Любуйтесь.
– Заяц хвастает, пока лисы нет, – пробормотал Бахтиар.
– Выпей, друг, – кивнул на кувшин румяный Бейбарс. – Вино – утешение из утешений. Как для неудачливых полководцев, – помедлив, он закончил с тонкой усмешкой: – так и для обманутых мужей.
Кипчаки расхохотались. Ох, Бейбарс! Озорной Бейбарс. Веселый Бейбарс, остроумный. Язык у него – как меч удальца из рода канглы. Разит насквозь.
Бахтиар посмотрел Бейбарсу в глаза. Плохие глаза. Грязные. Ургенчский пес! Видать, не за праведную жизнь прогнал тебя из столицы шах Мухамед. «Айхан, Айхан». Давно ли ты в Айхане? Твоя вотчина – свалка на пустыре. К чему сей хлыщ упомянул об обманутых мужьях? Что значит нечистый намек дворцового лизоблюда? Бахтиар нахмурился. Ух ты, мразь. Околеть бы тебе от блуда.
– Выходит, – угрюмо сказал Бахтиар, – вы все – никчемные вояки, да к тому же у вас – беспутные жены. Нет? Отчего ж вы с утра схватились за чаши?
Фьють!
Онемели канглы.
Очумели канглы.
Захлопнулись.
Пока Бейбарс и Дин-Мухамед переглядывались, лихорадочно прикидывая, как похлеще да поехидней ответить несносному сарту, тугодум Нур-Саид думал, думал – и додумался все-таки до неглупой мысли: эти словопрения не приведут к добру. Нет, не приведут.
