Не он повинен в разладе с Гуль.
Разве муж не вправе одернуть жену? Почему они не разберутся? Не пристыдят легкомысленную? Как вы можете взирать без ярости на непотребства, совершаемые на ваших глазах? Ведь вы – мусульмане. А по закону ислама подобную женщину следует убить. Причем, если не может муж, обязан брат.
Но это – ваш обычай, не мой. Я Бахтиар Странный. Бахтиар Нездешний. Я не способен, какой бы грязной она ни оказалась, зарезать женщину, которую любил. И никому не позволю зарезать. Я и не думал ее обидеть. Просто хотел поговорить с нею. Узнать. Понять. А вы… набросились на меня, как волки на овцу. Звери. Где справедливость?
Я пьян, говорите? Нет, ханжи, я трезв. Но если б даже, и выпил – почему это должно вас тревожить? Ведь вы сами пьете, как язычники. И Гуль пьет. Вместе с любовником. Вот вино. Неужели не видите?
Хотелось сказать… Но ничего не сказал Бахтиар. Ни понимания, ни сочувствия не увидел он в раскосых глазах обитателей дворца. Будто не люди – истуканы торчали перед ним сурово и угрожающе.
Им все можно, черт бы их забрал. Она у себя дома. У них власть. А Бахтиар – сирота. Безродный человек. Одинокий. Кто его защитит? Пусть Гуль тысячу раз виновата – она права, ибо для них она – своя. Пусть Бахтиар тысячу раз прав – он виноват, ибо для них он чужой.
Чего тут разговаривать?! Изрубить безмозглую нечисть – и делу конец. Забыли, ослы, кто я такой? Я не только Бахтиар Странный. Я – Бахтиар Свирепый!
Он выхватил меч.
Как стадо овец, насмерть перепуганных глыбой, свалившейся сверху на горную тропу, шарахнулась в сторону толпа. Опять прокатился в переходах дворца единодушный вопль. И вновь остановился Бахтиар.
Если в котел с кипящей водой бросить кусок льда, вода тотчас же перестанет клокотать. Но она обжигающе горяча. Лед благоразумия чуть остудил бурлящую кровь Бахтиара. Но ярость еще не улеглась.
– Если я когда-нибудь обнажу меч во имя Гуль-Дурсун, – прохрипел Бахтиар, – пусть отсохнет моя рука. Если я когда-нибудь вдену в стремя стопу во имя Гуль-Дурсун – пусть отсохнет моя стопа. Если я когда-нибудь произнесу твое поганое имя – пусть отсохнет мой язык.
Бахтиар взял меч, дар жены, правой рукой за рукоять, левой – за острие, и вскинул оружие над головой. На отточенную сталь упал яркий свет. Меч вспыхнул узкой, полосой огня. Острый луч больно вонзился в разум канглы, черный от суеверий; казалось, перед ними – злой джин, несущий в дланях молнию.
Кого она сразит? Люди притихли. Резкий удар плашмя о согнутое колено – и клинок с коротким звоном разделился надвое. Бахтиар кинул обломки к ногам Гуль.
