Лазурный берег | страница 94
— Да, все великолепно.
— Можете еще у себя оставить. У нас рыбы много, всю не перебьете... К чему такая спешка?
— Есть дела посерьезнее,— Егоров сделал строгие глаза.— Поэтому и встречаемся здесь.
— Да, вы сказали,— напрягся Анри.— И что же?..
— Звонил Плахов из Петербурга. Получены новые сведения о Троицком. Очень для вас важные...
— Какие сведения? — удивился Анри.
Если честно, Троицкого из своей жизни он уже вычеркнул. Как и Плахова с этим вторым... Хамом-коротышкой. И с нетерпением ждал минуты, когда можно будет вычеркнуть последнего русского полицейского.
— Не сейчас,— перешел на шепот коллега.— Встретимся завтра в семь утра возле маяка. Сами все увидите.
— Почему завтра? — нахмурился Анри. Ему и самому было удобнее завтра, но...
— Я подробностей не знаю. У Троицкого назначена на это время серьезная встреча. Только бинокль захватите.
Егоров показал руками бинокль. Но не повертел сложенными в колечки пальцами на уровне глаз, как это сделал бы любой нормальный человек, а совершил обеими руками замысловатые пассы на уровне груди.
«Чего это он?» — нахмурился Серов.
«Объясняет, как матрешки работают,— буркнул Троицкий.— Мне объяснит сегодня».
Коллеги радостно переглянулись, будто спрашивая друг друга: не ослышались ли. Кажется, шеф решил действовать.
— Буду обязательно,— кивнул Перес— Так что с ружьем? Оставить, может?..
Анри не хотелось мотаться сегодня с ружьем. Матрешки эти еще бессмысленные... Можно одну подарить Сусанне.
— Мерси, не надо,— твердо отказался Егоров. Анри пожал плечами.
Мимо промчались пять японских школьниц — каждая с парой поросят на поводке.
— Сюда, значит, рыба любая, а отсюда — вода пресная. Пей — не хочу. Хоть запейся!
Покоритель океанских просторов Пастухов с гордостью продемонстрировал телеведущему Сергею Шалашову собственноручно изготовленный прибор. Оператор, сам большой любитель технических новинок, снимал агрегат с живым интересом. Но Шалашову прибор не глянулся.
— Жалко рыб-то... — с легким укором заметил тележурналист.
— А меня не жалко? — расстроился Тимофей.— Если я за тыщу километров от порта, мать-перемать, без пресной воды останусь, так я просто, видишь ли, умру. Рыб тебе жалко, а русского человека нет?..
В глубине души Шалашов и впрямь сочувствовал рыбам больше, чем бородатому путешественнику. Этого странного человека никто не заставлял пересекать эту самую Атлантику. Сам вызвался. А рыбы там — у себя дома, плавают себе, никому не мешают и ни в чем перед Пастуховым не виноваты... Но вслух Сергей этого говорить не стал. Ему было нужно снять сюжет.