— Вы что, ни черта не слышите?!! — прошипел Троицкий.
Охранники вскочили, выхватили пистолеты.
— В номер лезут!! Хотите, чтоб всех постреляли?!! Серов толкнул Троицкого обратно в спальню. Дима первым оказался у двери, дернул замок. Выглянул в коридор, потом выскочил туда, через несколько секунд вернулся:
— Демьяныч, никого нет.
— Я что, спятил?! — взревел Троицкий. Коллеги деликатно промолчали.
Плахов с Роговым осторожно вышли из «Олимпии» и сразу шмыгнули за угол, чтобы их нельзя было заметить из окна.
— Трудный выдался денек,— заметил Плахов.
— Ну, значит, по пиву? — по-своему понял его Рогов.
— Давай. Только, это... Давай, как белые люди, в кафе сядем. На деньги Троицкого,
— На деньги Троицкого — это святое. Егоров на иранские и на наши с тобой, мы — на Демьяновы, Демьян — на народные. И все довольны!
— Кроме последнего пункта...
Набережная Круазетт, несмотря на поздний час, жила своей жизнью. Играли оркестры. Публика с визгом разбегалась от стада поросят, которых гоняли по набережной в преддверии завтрашней премьеры «Неунывающего Мирияку». На каждом поросенке был розовый бантик.
Друзья с трудом нашли свободный столик в кафе под электрической пальмой. Заказали по пиву и порции креветок. Вместе с бокалами официант принес чек. В первый день такое отношение Рогова возмутило: что такое —- увидели, что русские, и тут же тащат чек, чтобы не сбежали?.. Но Егоров, как прилежный читатель «Петербурга на Невском», разъяснил снисходительно, что во Франции так принято. Будь ты хоть русский, хоть японец, хоть афроамериканец преклонных годов.
Плахов взял чек со столика:
— Двадцать шесть... Почти двадцать семь евро. Не слабо. Это сколько же, Вася?
— Чего? А-а... — Рогов махнул рукой.— Рублей так девятьсот пятьдесят... Да какая разница? Не наши же деньги!
— Иранец этот, кстати, здесь.
— Где?!
— Вон, за японцами...
—- Точно! И девка эта... с которой Егоров разгуливал.
Кристина с Абелем и впрямь сидели через столик, низко согнувшись над чашками кофе. Кристина пила еще и коньяк. Помноженный на романтическую атмосферу, коньяк возбудил ее, и Кристина, горячо жестикулируя, рассказывала вычитанную в «Караване историй» лав~стори Сергея Есенина и Айседоры Дункан.
— Мир тесен,— цокнул языком Плахов.
— Да это не мир тесен, это Канны — деревня!
— А что в этой, в твоей деревне?..
— В какой? — уставший Рогов с первого раза не понимал ни одного вопроса.
— Ну куда тебя Вазген за корешками возил.
— А-а... Да хреново. Нет, говорят, такого корня. А сами прямо в морду смотрят и смеются, французики жидконогие. Не хотят тайны выдавать.
