Савва усмехнулся:
– Закормил, видно, я вас. Завтра с собаками посажу, коли мною брезгуете.
Отер губы шелковым платком и ушел надзирать за надзирателями.
Одного мягкосердного Савва уж посадил на цепь со сторожевыми собаками. На всю жизнь научил уму-разуму.
После обеда по издревле заведенному на Руси правилу прикащик острова Кия почивал. Грибы – еда тяжелая, придавило Савву сном, как стогом сена. Мать пришла к нему на порог. А он, окаянный, не узнал ее, куражился хуже некуда. Как давеча Енафе грозил, посадил обедать с собаками. И ведь то не собаки грызут мать, совесть душу его поедом ест. Он еще и хитрит: дескать, старушка на вид чужая. Но сердце волком воет: мать перед ним. Хотел Енафу прогнать от окна, чтоб не смотрела. А Енафа, как тополиный пух, поднялась с земли с сыном на руках, и понесло ее ветром над морем и за море.
Силится Савва пробудиться от жуткого сна, и уж получилось было, да тут схватили его братья-молчуны за руки и не пускают.
– Можно ли сон силою удерживать? – удивился Савва.
Молчуны молчат, и видно ему через них, как через бычий пузырь.
В трубе стонал ветер.
Савва сел на лавке, отирая ладонями мокрые от пота волосы.
– Енафа! – позвал по-божески, как в былые времена, готовый испросить прощения за всякий свой грех, хоть на коленях.
Не отозвалась.
Наливаясь злобой, Савва крадучись прошел на женскую половину и разом, с маху пнул ногой дверь.
И замер. Скатерть на столе собрана с трех сторон в узел, в узле бабьи тряпки… Не взято, однако. Оставлено.
Савва на цыпочках, уж совсем как вор, выбрался из комнаты, проскользнул к себе, сел на резной стул за дубовый стол и тогда и гаркнул:
– Провалились, что ли?
Вбежал слуга.
– Где Енафа? Где мои братья?
– На пристань пошли.
– Коня подай.
Подождал, пока слуга затворит за собою дверь, надел кафтан, снял со стены плеть с ручкою в виде рыбьего хвоста, из рыбьего зуба резанную. Поискал глазами шапку, не увидал, схватил со стены лисий треух, бухнулся перед иконой Спаса на колени:
– Господи! Ради тебя, Господи, стараюсь! Ради патриарха Никона!
И опрометью – скакать, догонять, на разум наставлять батогами.
17
Над морем, как вымя на шести сосках, стояла розово-синяя туча, а на море хоть бы единый светлый блик – ходит туда-сюда серая мутная брага.
Вдруг Савва увидел парус – белое перышко между небом и водой. Похлопывая кнутовищем по сапогу, красный от нетерпения, полез на самую легкую, самую скорую сторожевую ладью.
– Догнать! – указал на парус.
