Генри намеревался скрыться, чтобы разделаться с этим назойливым желанием. Неподалеку было место, где он вместе со сверстниками из квартала спрятал несколько номеров «Пин-ап», «Топ-хэт» и «Кавалькад». Это был темный угол в свободной чердачной ячейке, где товарищи по одному, а то и все вместе портили себе позвоночник, рисковали сделаться слабоумными и вообще лишали себя шансов прожить нормальную жизнь.
Это наверняка был самый большой чердак Стокгольма. Переходы, казалось, вели во все концы квартала, поворачивая то налево, то направо, разветвляясь сразу в нескольких направлениях, заводили в тупики и в другие бесконечно разветвляющиеся ходы. Чтобы найти дорогу, нужно было либо внимательно следить за цифрами на табличках, либо пользоваться собственной картой. Уже в юности Генри терпеть не мог карты и полагался на собственный инстинкт, собственное ощущение сторон света. Раз уж оно принесло ему первое место в ориентировании на местности, то его должно было хватить на простой чердак.
На извилистом пути к заветной ячейке, куда он, как мы понимаем, спешил с колотящимся сердцем и учащенным пульсом, Генри проходил мимо других заброшенных помещений. Заметив тонкую полоску света, проникающего сквозь щель в дощатой стене, Генри остановился и подкрался поближе. Он услышал голоса, узнать которые было вовсе не сложно: это были Лео и Вернер, шахматный гений. Генри не мог понять, что они там делают.
Он приоткрыл дверь заброшенной ячейки, и мальчишки, которых застали с поличным, подскочили от неожиданности.
Вернер был шахматным гением — впрочем, к тому времени он уже сдал позиции. Генри его перерос, и ему приходилось довольствоваться Лео. Они все еще играли в детские игры, но серьезно и сосредоточенно, не так небрежно, как прочие дети. Они собирали марки, играли в шахматы, делали открытия и ставили эксперименты. У Вернера была самая строгая в городе мать, которая опекала сына, словно больного гемофилией. Его редко выпускали из дома после ужина, не разрешали драться и заставляли учить уроки так, чтобы слова отскакивали от зубов. Ему приходилось учиться даже по воскресеньям, и уже ребенком он слегка тронулся умом от такого распорядка. В школе он основал Общество Юных Изобретателей, в которое, впрочем, никто не спешил вступать, так как Вернер все больше ходил сам по себе и ковырялся в носу. Он просто не умел общаться с другими мальчишками вне рамок клуба, общества или чего-то подобного — о каком бы занятии ни шла речь. Требовалась организация с председателем, правлением, членскими карточками и уставом, призванным предотвратить возникновение непредвиденных ситуаций. Отсутствия организации Вернер не выдерживал. Спонтанности в нем было не больше, чем в председателе какой-нибудь партии.
