Игорь Кострецкий — при всём, что я знал о нём — казался мне куда симпатичнее. Вот он-то был рационален до мозга костей — и этой рациональности хотелось довериться. Я скажу сейчас, наверное, странную вещь: реши он даже казнить меня, мне было бы, пожалуй, куда легче принять смерть именно от его руки, чем от кого-нибудь из своих знакомых или коллег. По крайней мере я бы сознавал в последний момент, что кончина моя не случайна, чем-то обоснована — и полезна для государства. Вообще я всё больше чувствовал к Игорю слегка парадоксальную приязнь (она почти не умалялась даже его нескончаемой, праздной трескотнёй, утомившей меня уже чуть не до головной боли). Уже за одно его великолепное чувство юмора я готов был простить ему страшный террор и тысячи за милую душу погубленных жизней.
Мне вдруг захотелось сказать Игорю что-нибудь тёплое, душевное — ну, хотя бы и о семенах скороростки, — и я обернулся. Однако тут же подавился приготовленной фразой, увидев, как тот весело стучит в стекло здоровущим бриллиантом своего дизайнерского перстня, словно приглашая взглянуть на изменившиеся декорации. Мы прибыли.
Машина въехала на небольшую прямоугольную площадку, окаймлённую игривыми туями, от которых, казалось, с презрением отпрянул суровый и ревнивый ельник, — и едва я успел побороть одолевшую меня нервную дрожь, как мы плавно припарковались у массивных узорчатых чугунных ворот, напомнивших мне лестничные перила в жилых зданиях эпохи середины прошлого века.
К моему удивлению, нас всех без единого слова пропустили вовнутрь, не спросив у меня ни персональной нанокарты (которую я предусмотрительно захватил с собой), ни завалященькой медкнижки — и даже не пошерудив по моему телу сверкающими, немного старомодными металллоискателями, которые свисали с вахтёрских поясов наподобие большущих ключей. По всему было видно — Кострецкому доверяют здесь безоговорочно.
Я думал, что сразу предстану перед главой государства — и, естественно, нервничал. Оказалось, зря. Предусмотрительный Кострецкий нарочно поторопился с приездом, чтобы дать мне время освоиться, — официальное же начало Каникул датировалось завтрашним числом. Всё это Игорь сообщил мне, ведя к «гостевому домику» — моему будущему обиталищу. Путь к нему пролегал меж густых, высоких зарослей цветущих роз, и я одновременно любовался ими и недоумевал — что же в них так меня смущает, пока Игорь не объяснил мне, что здешние садовники используют только непахнущие сорта — «иначе мы бы тут с вами давно одурели». И впрямь, розы — всех сортов, мастей и размеров — произрастали на Даче в каком-то диком количестве; впоследствии я узнал (опять-таки от Игоря), что таково было личное указание президента Гнездозора, страстного цветовода.
