— Да, я как раз об этом и хотел поговорить с тобой. Хочется, чтобы ты сделала меня немного несчастнее.
— Прекрати. Я говорю о любви, как в сказках: «И жили они долго и счастливо, и умерли в один день».
— Сделай одолжение: говори со мной проще.
О, ты точно знал, что я имела в виду. Счастье не скучно. Просто это не очень интересная история. И когда мы стареем, одним из наших главных развлечений становится пересказ — не только себе, но и другим - нашей собственной истории. Я должна была понять; я улетала из своей истории каждый день, и это превращало меня в преданное заблудившееся животное. Соответственно, я отличаюсь от себя в юности только одним: теперь я считаю тех, кому нечего или почти нечего рассказать себе, страшно счастливыми.
Сияло ласковое апрельское солнце. Мы замедлили шаг у теннисных кортов полюбоваться мячом, от мощного удара вылетевшим в дыру в зеленой сетке.
— Все кажется таким упорядоченным, — пожаловалась я. — «На одном крыле» сбавляет темп, и поэтому единственное, что может случиться со мной в профессиональном смысле, — это банкротство компании. Я всегда умела зарабатывать деньги, но по сути своей я старьевщица, Франклин, и я не знаю, что с ними делать. Деньги надоедают мне и начинают менять мой образ жизни на совершенно мне не подходящий. У многих людей нет ребенка, потому что они не могут себе его позволить. Для меня было бы облегчением найти объект денежных трат.
— А я не объект?
— Ты хочешь слишком мало.
— Как насчет новой прыгалки?
— Десять баксов.
— Ну, — уступил ты, — по меньшей мере ребенок ответит на главный вопрос.
Я тоже умела проявлять упрямство.
— Какой главный вопрос?
— Знаешь, — сказал ты снисходительно, с манерной медлительностью конферансье, — старая э - э -экзистенциальная дилемма.
Я не стала уточнять почему, но твой главный вопрос меня не тронул. Я предпочла перевернуть страницу по-своему.
— Я всегда могла бы удрать в новую страну...
— А таковые еще остались? Ты перебираешь страны, как большинство людей перебирает носки.
—Россия, — заметила я. — Но я не собираюсь разорять «Аэрофлот» своей страховкой. В последнее время... мне все кажется почти одинаковым. Во всех странах разная еда, но это все равно еда. Ты понимаешь, о чем я?
— Как ты это называешь? Точно! Чушь собачья!
Видишь ли, у тебя тогда была привычка притворяться, будто ты понятия не имеешь, о чем я говорю, если я заводила речь о чем-то сложном или утонченном. Позже эта стратегия игры в дурачка, начавшаяся как ласковое поддразнивание, деформировалась в более мрачную неспособность ухватить смысл моих слов, и не потому, что они были трудны для понимания, а потому, что слишком ясны, а тебе так не нравилось.
