Исчезли табуны, и, словно на картине,
Несутся корабли по голубой равнине.
(Перевод С. Map-Аксеновой)[183]
Тематическим центром у Хулевича является костел — прежде всего Остра брама, где словно сошлись дороги с востока и с запада («А у выхода костел словно стража» (12)), но также и другие. Едва ли не каждому из них посвящено отдельное стихотворение, названное соответствующим именем: «Święta Katarzyna», «Jakub i Rafał», «Franciszkanie» «Miesjonarze» и др. Храмы очерчивают архитектурное и духовное пространство города. В первом из названных стихотворений костел «воздушный и белый» уподобляется «саксонской вазе» (44); подобное сравнение встречается и еще: «На горе костел из фарфора, / такой легкий, что хотел вспорхнуть» (50). Уподобление архитектурных и скульптурных элементов барокко цветку (например, в стихотворении «Антоколь») становится у поэта устойчивым мотивом; здания нередко описываются в женской или мужской ипостаси, в динамике (даже в стихотворении под названием «Неподвижность»). «В поэтическом спектакле костелы прежде всего становятся „живыми камнями“… анимизированными и персонифицированными, они выступают во взаимных действиях, отношениях, оппозициях», — отмечал Буйницкий[184].
Еще один характерный и для Хулевича мотив проиллюстрируем строками другого поэта, Владислава Арцимовича: «Взметнулись две башни костела в небо / как руки монахинь рыдающих»[185].
Православный собор у Хулевича — «Monaster Św.Ducha» — единственный удостаивается внимания автора из церквей этой чужой и чуждой ему конфессии. На православные храмы переносится, по всей видимости, общее отношение к России, прочитывается историко-политический контекст, в который вписаны и архитектурные усилия Муравьева-«вешателя».
Подобно другим авторам, Хулевич видит город сквозь мифологическую призму и создает собственные мифы, что ярко предстает в «Замковой горе» — якобы могиле-кургане некоего мифического «великого героя» (27). Под горой играют дети, символизируя связь поколений. Однако башня на горе «Уж не строение, а часть горы». Подобное преобразование архитектуры (культуры) в природу, — то ли возможность некоего их симбиоза, то ли возвращение к праистокам, может быть, общим, мифологическим, — образ новый для поэзии Вильно (хотя и вырастающий, как видно, из экспрессионистской поэтики, смешения органического и неживого). Характерно, что поблизости «в зарослях дерев укрывается стена», как «трухлявый зуб времени» (27). Мифологизируются поэтом также Вилия и Вилейка («Реки»). Миф Гедимина переосмысляется и у Арцимовича:
