– Дура ты, Динка, дура! – взорвался, не стерпев, Мардо и, спрыгнув с подоконника, встал перед Диной. – Ну, виноват, грешен, да что теперь-то сделаешь? По-доброму ведь хотел, сама знаешь, так ты ж прогоняла, слушать не желала ничего! А я тоже не железный! Ну, что мне, в ногах у тебя валяться теперь? Поможет, что ль, легче тебе станет?! Да люблю я тебя, дура, что мне делать-то?! Чего тебе, холера, нужно, скажи! Хочешь – в церкви с тобой обвенчаюсь! Хочешь – Илье с Настей повинюсь, скажу, что я, а не Сенька, тебя пробил?! Пусть думают, что внук у них святой, радуются! Хочешь, денег тебе достану, много, за море уедем?! Ну?! Динка! Говори, сука проклятая, пока не убил! Что сделать-то мне?!
– Застрелись! – выпалила Дина, в упор глядя в Митькины бешеные глаза. И поняла, что сейчас он в самом деле убьет ее. И сама удивилась – почему ей не страшно. Но когда Митька, зарычав, одним движением швырнул ее на пол и повалился рядом, не страх, а отвращение душной волной поднялось к горлу, и Дина, изо всех сил толкнув Мардо в грудь, закричала отчаянно и звонко на весь ресторан: – Помогите! Помогите! Помогите-е-е!!!
Сильный удар опрокинул ее обратно на пол, но за дверью уже слышался топот сапог, взволнованные голоса. Затрещала дверь – и Мардо, молча вскочив на ноги, тенью выметнулся в распахнутое окно. Дверь сорвалась с петель, в темную комнату влетело несколько человек, вслед Митьке загремели выстрелы, кто-то догадался чиркнуть спичкой, и бьющийся свет упал на искаженное, залитое слезами лицо Дины.
– Надин! Что здесь произошло? Кто это был? Сокольский, да перестаньте же палить!!!
– Я не знаю… не знаю… – Дина, опомнившись, вскочила на ноги, растолкала окруживших ее офицеров и повисла на локте Сокольского, который стоял у окна и посылал в темноту выстрел за выстрелом. – Сергей Дмитрич! Сережа, успокойтесь, что вы делаете, это был просто вор! Он не успел ничего взять, я испугалась, закричала… Сережа!!! Остановитесь, ради бога!
Но Сокольский продолжал с ожесточением давить на курок, не слыша ни уговоров Дины, ни испуганных, удивленных возгласов друзей. На его некрасивом лице застыло жесткое, недоброе выражение, плечо дергалось от отдачи. Ночь содрогалась от грохота выстрелов, в комнате запахло дымом.
– Хватит, ротмистр, хватит, уймитесь! Все кончено, – вполголоса сказал полковник Инзовский, подходя и насильно забирая у Сокольского револьвер.
Ротмистр вздрогнул. Опустив голову, с досадой процедил:
