– Господа, господа, как же вам не совестно, я ведь тоже живой человек, я устала… Ну, отпустите меня хоть переодеться! Володя, не смейте уезжать, вы мне обещали!
– А вы обещали мне, – мрачно заметил из-за плеча Бардина Сокольский.
– Разумеется, но позже… позже… Господа, да позвольте же пройти, вот наказание! – Дина полусердито нахмурилась, протиснулась между офицерами и, стягивая на плечах шаль, ушла в глубь ресторана. Уставшие музыканты, кое-как раскланявшись, покинули эстраду, и официанты принялись надевать на рояль серый чехол.
Когда месяц назад табор пришел в Ялту, Дина, даже не растянув своей палатки, вытащила из узла чудом сохранившееся городское платье, обула туфли и, не оглядываясь на хихикающих цыганок, отправилась по пыльной дороге в город. Ялта этим летом была полна беженцев со всей России, здесь стоял гарнизоном Кубанский стрелковый полк. В городе, где стало тесно от офицеров, работало великое множество ресторанов. Дина, ничуть не сомневаясь, сразу пошла в самый роскошный – и в тот же вечер уже пела с эстрады свой московский репертуар под восторженный рев гостей «Парадиза». Музыканты в ресторане работали русские, чему Дина только порадовалась. В табор она вернулась на другой день – лишь для того, чтобы предупредить бабку с дедом, что отныне она живет в городе, где уже сняла дом. Дед сердито покряхтел, но возражать не стал: муж внучки находился неизвестно где, родителей не было на свете, и командовать ею не удалось бы теперь никому. Да и не было смысла запрещать Дине делать то, что она умела великолепно, – в отличие от гадания и выпрашивания кусков под заборами. В конце первой же недели Дина принесла бабке с дедом пачку ассигнаций, две золотых царских десятки и кольцо с таким огромным изумрудом, что позеленевшие от зависти цыганки долго не желали признавать его настоящим.
– Откуда, девочка?!. – поразилась старая Настя.
– Генерал один… – небрежно дернула плечом Дина. – Их там сейчас как собак нерезаных.
– Девочка, может быть, тебе хоть кого из наших к себе в дом взять? – осторожно начала старуха. – Нехорошо, ты молодая, а одна живешь, к тебе гаджэ ходят… Вон какие вещи дарят… Не по-цыгански это. Что люди подумают?
Дина молча, долго смотрела на старую цыганку. Потом вздохнула – без обиды, без горечи. И, так ничего не ответив бабке, ушла. Больше Настя не заговаривала с ней об этом. Внучка жгла за собой мосты, и было очевидно: как бы ни повернулась теперь ее судьба, в табор она не возвратится никогда.
