Искупавшись и уже собравшись уезжать, я неожиданно заметил в скошенном поле, на свежей, снова пробившейся зеленой траве сидящую девушку. В хиджабе. Она сидела далеко от разрывающихся на берегу криков и звуков, в потоке солнечного ветра, совсем одна, отвернувшись, казалось, от всего мира. Я ощутил вдруг щемящую нежность. Да, нежность я ощутил! Давным-давно я не встречал здесь, на берегу, людей столь безоговорочно не приемлющих пошлость мира, торжествующую у кромки воды со всеми этими машинами, мангалами, музонами и пустыми бутылками, широким жестом брошенными подальше в траву…
И вдруг эта девушка. Я смотрел на нее — она сидела все так же неподвижно, наслаждаясь солнцем, — и мне все сильнее хотелось пойти туда, к ней, войти в ее одиночество и заговорить с нею. Оттого, что она сидела там, в поле, все вокруг казалось не столь безнадежным. Как будто вокруг нее не было скверны, торжествующей на берегу. В общем, сердце мое забилось, рассудок был смущен. О чем я спрошу ее? Что скажу? Если бы я был молод, свободен и мог влюбляться по своему усмотрению, я свернул бы с дороги и прямо направился к ней. И мне не пришлось бы писать свою книгу и брать по два интервью в день, чтобы понять то, что и объяснять-то не нужно, когда ты влюблен…
Потом мы увиделись с Муртузали. Он посолиднел. Да и квартиру, в которой я тогда, вернувшись из Дербента, провел добрые сутки, узнать было нельзя: она вся была перекроена и давно уже не походила на скромное жилище молодого ученого-романтика. Все было солидно и уютнейшим образом отделано. Муртузали пригласил меня к себе в кабинет, его жена Оля принесла чай и конфеты (другие), Муртузали скачал мне несколько своих статей о дербентской стене. Но разговора, которого я хотел — о Дербенте, о суфизме (помнится, эту тему мы не без пыла обсуждали), не получилось. С Муртузали мы попили чаю, поговорили о том о сем, и я откланялся.
На обратной дороге таксист сказал, что сегодня, в связи с приездом Нургалиева, было два взрыва: первым, еще утром, подорвал себя смертник, который направлялся в отделение милиции, но был «вычислен» таксистами и, в результате, увидев, что его рассекретили, подорвал себя вместе с сумкой, в которой была взрывчатка. Ну и второй — классический вариант: автомобиль, взрывчатка в багажнике… Кажется, никто не пострадал…
Вернувшись в отель, я первым делом завернул в пивной бар и не спеша вкатил в себя две кружки пива. Этот город определенно разводил мне мозги в разные стороны. Хотелось свести их воедино. Потом, перед сном уже, раскрыл книжку сценариев Алексея Германа, которую прихватил с собой: «Повесть о храбром Хочбаре». По мотивам поэмы Расула Гамзатова — самого известного дагестанского поэта, сложившего целую былину о благородном разбойнике Хочбаре, потрясавшем ханства и нуцальства…
