Букмекер и его бакалейная лавочка покинули магазин. Я же остался в компании братьев-штурмовиков.
- А почему, славяне, мы болеем за арийский клуб «Нюрнберг»? - спросил я у них, в основном адресуясь к штурмовику с полной шапкой огненно-рыжих волос и золотистыми бакенбардами. Я принял их за знаки отличия. Вроде, как за лычки.
- А потому, святой отец, мы болеем, - обстоятельно растолковал мне рыжий
суть явления, - что арийцы тоже славяне. Просто они еще не знают об этом.
- А евреи?
- И они, - заодно с комаром на толстой багровой шее в складку рыжий прибил мой иронический запрос. - Все, кроме женщин и детей. И кроме всех поедающих кошерно.
Его тираду я уже не воспринял как противоречие. По утверждению сюрреалиста Андрэ Бретона «существует некая точка духа, в которой жизнь и смерть, реальное и воображаемое, прошлое и будущее, высокое и низкое уже не воспринимаются как противоречия». И как раз я достиг этой заветной точки, накатив очередную порцию «Rosstof». Цеховое зелье нагнало в меня агрессии, безумной хитрости и до блеска прочистило ствол головного мозга. Я готов был расстрелять из него хоть роту штурмовиков. Но я нацелился только на одного. Это был штурмовик со шрамом. Действовал я решительно и успешно. Определив расстояние до цели, я одолел его, и отозвал штурмовика в сторонку. «Согласно теории практики, - подумал я, уже не воспринимая свою мысль как явное терминологическое противоречие, - штурмовику со шрамом, униженному ради меня племенным вождем, я должен внушать страх и трепет. А если еще не внушаю, то внушу».
И я стал задавать штурмовику вопросы. Мои вопросы были важнее, чем ответы на них.
- Тебя как звать?
- Агеев.
- А звать как?
- Василь.
- Уверен?
- Так точно.
Военные ответы были важней, чем гражданские.
- Ты хочешь выйти на свежий воздух, Василь?
- Это куда?
Ответы и вопросы утратили смысл. Но, зато, приобрели направление.
- В сортир. Гусиным шагом.
- Гусиным отказываюсь. Братишки засмеют.
- Правильно. Иди обычным, Василь. Чтобы не засмеяли.
Штурмовик со шрамом скрылся в уборную. Я проследил за ним. Агеев уставился на труп капитана в луже крови. Я запер дверцу изнутри на ржавую задвижку.
- Ты хочешь занять его место, Василь?
Он промолчал. Его молчание я воспринял как знак отказа.
- Тогда снимай одежду, Василь.
- Совсем?
- Со всем, что у тебя там есть.
- Мы будем любить друг друга? - Агеев стал поспешно разоблачаться.
Я тоже не заставил себя упрашивать. Тогда я еще не знал, что в славянском ордене мужская любовь только приветствуется. В отличие от соития с женщинами. Соитие с женщинами есть акт содомии, свойственный только николаевским хлыстам, зеленым подпольщикам и обкуренным готам. Агеев, застенчиво прикрывая чресла свои ладонными черпачками, томился в ожидании любовных утех.
