- Что? - побледнел штурмовик со шрамом на подбородке.
- «Что»? - альбинос передразнил сослуживца и локтевым ударом освободил его застольное место. - Перец! Штрафную святому отцу! Кто не с нами, тот покойник! Аминь!
Жилистый Перец, чуть не сломавший мне руки в автобусе, с краями наполнил кружку прозрачной жидкостью из пятилитровой бутыли, до половины уже израсходованной.
- Шнапс как чудо, святой отец, - он поднес мне кружку, изобразив на дубленой роже крайнее умиление. - Преломи с братьями.
- За орден стоять! - Альбинос поднял штурмовиков, и те выхлестали свои порции до дна. Опустив штрафную кружку на скатерть, я дернулся из подвала.
- Да куда же? - Альбинос придержал меня, и с мягким нажимом усадил на свободный стул. - Ты честь нам окажи, а мы тебе окажем все, что хочешь.
- Не по чину вино мне с вами пить, братья славяне, - произнес я смиренно, желая только смыться.
- Где же пить? – с горячностью возразил Альбинос. – Пить, когда с мусором. А с нами душевная беседа. Застольные речи. Процесс, и только.
- Процесс. Процесс реально, - поддержал его Перец. – Может, хавки тебе? Слышь, брат Могила? Пожрать бы ему. С автобуса голодом шарахается.
Теперь я знал и как здесь кличут альбиноса-убийцу. Могила.
- Хавки! – приказал Могила, и его солдаты безжалостно потащили из брезентовых сумок разнообразную консервированную снедь: банки со шпротами, ветчиной и тушеной говядиной. Противогазная сумка с продуктами висела через плечо у каждого. Помимо сумок, штурмовики были оформлены в одинаковые красные комбинезоны, высокие бутсы на толстых подошвах и либеральные картузы черного сукна. Только в России либералы так воинственны. Могила выхватил напильник, и умело стал вскрывать им сухой паек. Мне подсунули столовую ложку.
- Жуй, духовенство, - Перец толкнул меня локтем. - На пустой кишке не протянешь. Обмен веществ дело тонкое.
Который уж час терзал меня голод, и я не удержался. Я приналег и на шпроты, и на тушенку, и на скользкую ветчину. Периферийно я заметил, как переглянулись Могила с Перцем. И заметил, как Перец куда-то исчез. Поначалу я не придал этому значения. Но когда пропал и Могила, я забеспокоился.
- Ты плотнее трамбуй, пилигрим, - отвлек меня сидящий напротив хлебосольный штурмовик атлетического склада. - Консервацию не добудешь в Кавзейнике. Гуманитарную помощь только славянам оказывают.
- Тебя как звать?
- Лавром кличут.
- Дай Бог тебе, Лавр, - я живо прикончил третью к ряду банку, и теперь только обратил внимание на сиротливый табурет, прежде занятый участковым Щукиным. И у меня отчего-то на сердце, что называется, кошки заскребли. Колонна вокруг меня с жаром обсуждали шансы на выход клуба «Нюрнберг» в финал кубка Лиги чемпионов. Отложив прибор, я покинул застолье и подошел к прилавку. Филиппов отполированным кончиком штопора сосредоточенно вычищал из-под ногтей.
