Скажи-ка, дядя, ведь недаром,
Москва, спаленная пожаром…
Наверное, Наполеон очень устал, с тоской ожидая ключей от нашей Москвы, и присел на барабан. Я тоже пробую присесть и сейчас же вскакиваю:
- Лида! Готово? - кричу я вниз.
- Сейчас,- чуть слышно доносится до меня,-слезай.
- Давай их сюда,- прошу я.
- Я боюсь…
Вот это да! Конечно, она же не мальчишка, как же быть?
- Лидочка, попробуй, не спеша, только>: вниз не смотри,- умоляю я.- А штаны через плечо и зубами придерживай.
- Не знаю… боюсь.
- Лидочка, ну я тебя очень прошу.
Внизу тишина. И вдруг я замечаю, как чуть-чуть задро-
жала пожарная лестница.
Я свесился и вижу, как, подняв голову кверху, прищурившись, медленно поднимается вверх Лидочка. Поднимется на одну перекладину и долго стоит на ней, тесно прижавшись к лестнице. Потом тихонько ловит рукой следующую перекладину и очень медленно поднимает коленку, подтягивается и опять долго стоит, как бы к чему прислушивается.
И вот она уже на последней ступеньке. Сейчас глаза широко раскрыты, на белом лице медные веснушки. Пальцы крепко впились в перекладину.
- Алеша, бери,- шепчет она.- Я боюсь шевельнуться. Я снимаю с ее плеча штаны и вдруг, сам не знаю почему,
целую ее в каштановую голову, а потом в лоб.
- Спасибо тебе, миленькая.
Лицо ее розовеет. Теперь веснушки уже из медных становятся золотыми и их почти не видно. Она тихо улыбается и смотрит куда-то вниз:
- Да ну тебя, сумасшедший!
Я справляюсь со штанами, говорю:
- Давай помогу спуститься.
- Не надо. Я уже не боюсь.
И снова загудела, задрожала лестница, но теперь уже бодро, уверенно, так, словно по ней спускаются настоящие пожарники.
Интересно все получается: чем больше я думаю о Лидочке, тем все дальше куда-то в туман уплывает Ларискино окно. А потом и вовсе исчезает.
Спят, сладко посапывают во сне мальчишки на крыше сарая. Отдыхают уставшие за день босоногие пятки. Ночь заботливо лечит дневные синяки, царапины.
Наш двор, наша Плющиха хороши рано-рано утром. Солнце нацеливается, долго выбирает, куда ему попасть. Пощупает наши одеяла -нет, не то. Конечно, чего же здесь интересно для солнышка: ведь одеяла дают на крышу самые драные.
Пошарит, ощупает, погреет солнышко подушку, задумается: тут что-то есть. А уж потом как прицелится, так и не отстанет.
Мы крутимся, а оно стоит на своем, не отходит.
Пахнет очень здорово мальчишками, нагретой ватой, подушкой и еще утром. Тетя Дуся убирает двор. Метлой туда, сюда, все вниз смотрит, нас не гонит.
