Родил дитя, что называлось
«Блеск Солнца»,— злое прекратилось
И был расцвет во всей стране,—
Так ныне был рожден царевич,
И все приметы возвестили
Благополучие и счастье,
И был Сиддхартой назван он.
И ныне царственная матерь,
Царица Майя, видя сына
Таким отмеченного блеском,
В чрезмерном счастьи — умерла.
Вознесена была на Небо.
Праджапати же Гаутами,
Дитя подобное увидя,
Ему была как мать сама.
Как в свете Солнце или Месяц
Растут, крепчая понемногу,
Дитя росло в духовной силе,
Росло в телесной красоте.
Струило тело дух сандала,
Неоценимость аромата,
Дышало полностью здоровья,
Блестя в запястьях золотых.
Владыки-данники, узнавши,
Что у царя рожден наследник,
Дары послали: колесницы,
Коней, оленей и быков,
Одежды, ценные сосуды
И много разных украшений,
Но, хоть дары блистали ярко,
Царевич был невозмутим.
Еще был малым очерк тела,
Но сердце в малом было стойко,
И дух, для замыслов созревший,
Не мог быть тронут суетой.
И вот царевич стал учиться,
Но только что ему расскажут,
Уже все знал он без запинки
И превзошел учителей.
Отец, такого сына видя
И чувствуя его решимость
Уйти от всех соблазнов мира,
Стал вопрошать о именах
Тех, кто в его был славен роде
Среди утонченно-красивых,
И первою меж дев приязных,
Средь всех, была Ясодхара.
Она во всем была такая,
Чтобы пленен ей был царевич,
Чтоб это сердце было можно
Ей нежной сетью уловить.
Царевич, столь от всех далекий,
Душой и с виду — чарователь,
И дева, в прелести любезной,
Столь утонченна и нежна,
Всегда тверда и величава
И весела и днем и ночью,
Полна достоинства и чары,
Спокойствия и чистоты,—
Как некий холм, легко взнесенный,
Как белизна осенней тучки,
Тепла — по времени или же
Согласно часу — холодна.
Со свитою поющих женщин,
Чьи слышны голоса согласно
И неприятного нет звука,
Но все забвение дают,
Подобные Гандхарвам Неба,
Они желанными все были
И увлекали нежно сердце
Зовущей очи красотой.
Так, слыша сладкие напевы,
Прекрасный юный Бодгисаттва
Жил во дворце своем высоком,
Где вечно музыка слышна.
А царь-отец, во имя сына,
В свершенье Правого Закона,
В своем дворце жил чистой жизнью,
Изгнав из сердца темноту.
Не осквернял себя чрезмерным
Хотеньем, видя в том отраву
И мысли те любя, чрез кои
Покорены сердца людей.
Тех обращая, в ком безверье,
Мир направляя к просветленью,
Хотел всеобщего покоя,
Что нашим детям мы хотим.
Он также был благоговейным,
Пред духами сжигал он жертвы,
И, сжав ладони рук в молитве,
В себя впивал он блеск Луны.
Купался в чистых водах Ганга,
Купая сердце в водах веры,
Стремясь не к малым совершеньям,
