Чтоб сочувствием внушить ему любовь.
Но увидели они — царевич хмур,
В теле стройном нет его обычных чар,
И смотрели все, и ждали, вверх смотря,
Как мы ждем, порой, восшествия Луны.
Но напрасно были хитрости их всех,
В Бодгисаттве сердце тронуть им нельзя,
И столпились все они, и сбились в круг,
Озадачены, испуганы, молчат.
Брамапутра был в тот миг там во садах,
Он Удайи звался. Женщинам сказал:
«Вы красивы, но плените ль все хоть раз?
Красота имеет власть, но не навек.
Все же держит-держит мир она в плену
Силой чувственной и тайностью путей,
Все же в мире вашим чарам не идти
Вровень с чарами небесных дивных дев.
Боги, видя их, ушли бы от Богинь,
Духи были бы в соблазны введены,—
Что ж царевич, пусть он даже царь Земли?
Почему бы не проснуться чувствам в нем?
В оно время ведь была же Сундари,
Ей великий Риши был же сокрушен,
Вовлекла она его в любовь к себе
И принизила хваленость высоты.
Также был еще Висвамитра Брамин,
Прожил он в молитвах десять тысяч лет,
А корабль его был сразу сокрушен,
В день один царицей Неба был пленен.
Если были те Брамины сражены,
Много можете вы, женщины, теперь,
Измышляйте ж сети новые любви,
И запутан царский сын в них будет вмиг.
Слабы женщины, природа такова,
Но мужчинами умеют управлять,
И чего же не сумеют совершить,
Чтобы чувственность желанья в них зажечь?»
Свита женщин, услыхав его слова,
Всколыхнулась и ободрилась вполне,—
Услыхавши так касания бича,
Заленившийся проснется сразу конь.
Снова — музыка, веселый разговор,
Зубы белы, брови подняты у них,
Очи смотрят,— взор, горя, идет во взор,—
В легких тканях видны белые тела.
Изгибаясь и жеманно подходя,
Как невеста, что застенчиво идет,
Так идут они с желанием любви,
Женской сдержанности больше нет у них.
Но царевич в сердце был неколебим,
Был безгласен, соблюдая тишину,—
Так стоит, порой, один могучий слон,
Стадо ж все толпится шумно вкруг него.
Так божественный был Сакра в небесах,
Вкруг него же Дэви Неба всей толпой,
Как царевич ныне медлил во садах,
Светлым множеством красавиц окружен.
Но напрасно им одежду поправлять,
Изливая благовонья на тела,
Но напрасно им цветы перевивать
И шептать друг другу тайные слова,—
Вместе, порознь, говорят или молчат,
Для соблазна выгибают ли тела,—
Бодгисаттва, как скала, в себе замкнут
И для грусти и для радости закрыт.
Видя странные старания их всех,
Глубже думает, все глубже мыслит он.
Видит женские он замыслы насквозь,
Начинает понимать всю их тщету.
«И не ведают,— так молча мыслит он,—
И не ведают, как скоро красота
