Потом, когда сезон дынь окончился, я влюбился в другую женщину, которой было лет шесть-семь; у неё было красивое имя Бланш, а ещё у неё был серебристого цвета велосипед. Бланш привезли из Франции, и этот факт погубил всё дело. «Все француженки – бляди!» – утверждали на нашей улице. (Прежде я узнал, что все румыны – воры!) «Француженки только и делают, что задом виляют, – говорили братья Азулай, – и этим местом зарабатывают себе на пропитание».
Несколько недель кряду я внимательно присматривался к телодвижениям Бланш, но ничего «французского» не обнаружил; по правде говоря, я не обнаружил у Бланш даже наличие зада, но, приученный слушаться взрослых, я, после некоторой внутренней борьбы, подавил в себе чувство к бляди.
***
Любовь! Снова любовь!
Звоню в комнату медицинских сестёр:
– Пожалуйста, сестру Зину.
– Кто просит?
– Сумасшедший!
Зина подходит к телефону через минуту.
– Какого чёрта ты замужем? – спрашиваю я.
– Так уж…
– Это отменить можно?
– Прошлое не…
– А забыть?
Тишина, словно наступил конец света.
– Не молчи, – прошу я.
– Где ты? – вдруг говорит Зина.
– В проходной, но могу попросить, чтобы меня сменили, и мы сможем…
– Ладно.
– Тогда в четыре, возле ворот.
– Ладно.
– Надеюсь, что твоя память…
– Ненавижу её.
– Грустные глаза – это из-за памяти?
– Не мучай меня.
– Прости…
Ровно в четыре появляется карлик и, взобравшись на стул, раскладывает у себя на коленях нейлоновый мешочек с пятислойным сэндвичем.
– Спасибо, приятель, за услугу! – говорю я и выбегаю к Зине.
– Как мама сегодня? – спрашиваю я.
– Лечится… – Зина задумчиво смотрит то на меня, то на пыльный куст виноградника.
– В машине полный бак бензина, – говорю я.
– Отлично, – говорит Зина, и я ощущаю на своём колене тепло женской ладони.
«Жаль, что отменить прошлое невозможно…» – думаю я.
***
Находясь в засаде, солдаты знают, как отвлечься от страха и всякого другого: следует перевести взгляд от автомата на травинку в песке, а потом на небо, на ногти, на пуговицу нагрудного кармана, на уснувшего товарища, на гусеницу танка, на ящик со снарядами, на тень, сбегающую вниз по холму, на пыльный ботинок, на пролетевшую в небе птицу и снова на ногти; главное, взгляд надолго ни на чём не останавливать…
***
– Не хочу думать о прошлом, – говорю я.
– Не думай.
– А ты?
– Я не думаю.
На моём колене ладонь – белая, прозрачная. «Наверно, у Зины и спина белая, и живот…» – перевожу взгляд на шоссе, на мимо проехавшую машину, на рекламный щит, а потом снова на ладонь.
