На другой день после отъезда де Пиэна я получил записку мадемуазель д'Аше, в коей она от имени своей больной матери просила меня прийти к ним. Я ответил, что она может увидеть меня в указанное время в таком-то месте. Девица явилась на свидание в сопровождении матери, несмотря на мнимую болезнь сей последней. Стенания, слёзы и упрёки — всё было пущено в ход. Она жаловалась, что изгнание де Пиэна, единственного их друга, ставит её в отчаянное положение, что все вещи заложены, и не осталось более никаких средств, поэтому я, как человек богатый, должен поддержать её, если у меня сохранились хоть какие-нибудь понятия о чести.
— Я далёк от того, чтобы оставаться бесчувственным к вашей судьбе, мадам, но не могу не заметить, что именно вы не выказали никаких понятий о чести, когда побуждали де Пиэна убить меня. Богат я или нет, вам я ничего не должен. Возможно, мне захочется оплатить ваш переезд или даже самому сопровождать вас в Кольмар, но для этого необходимо, чтобы ещё здесь я получил согласие открыть вашей очаровательной дочери мои чувства.
— И вы осмеливаетесь делать мне столь позорное предложение?
— Позорное или нет, но оно сделано.
— Никогда.
— Прощайте, мадам.
Я позвал хозяина, желая расплатиться за прохладительные напитки, и одновременно вложил в руку юной девицы шесть двойных луидоров. Однако спесивая мать заметила это и не велела ей брать деньги. Несмотря на их бедствия, это не удивило меня, поскольку сама она была очаровательна и намного лучше своей дочери. Мне следовало бы предпочесть её и разрешить этим все разногласия. Но что поделаешь с прихотью! Ведь в любви не рассуждают. Я чувствовал, что она должна ненавидеть меня за унижение оказаться отвергнутой соперницей собственной дочери.
Расставшись с ними и всё ещё держа в руке шесть двойных луидоров, я решил принести их в жертву фортуне за столом фараона, но сия капризная богиня, так же, как и надменная вдова, не приняла моего подношения. Я пять раз ставил на одну и ту же карту и наконец сорвал банк. Один англичанин по имени Мартин предложил войти в половину со мной, и я согласился, зная его как хорошего игрока. За восемь-девять дней мы настолько поправили свои дела, что я выкупил шкатулку и покрыл все другие убытки, к тому же ещё обеспечил себя немалыми деньгами.
Тем временем разъярённая Кортичелли рассказала обо всём мадам д'Юрфэ: историю своей жизни, нашего знакомства и своей беременности. Но чем правдоподобнее казалось её повествование, тем более добрая дама укреплялась в уверенности, что девица повредилась рассудком. Я же, со своей стороны, не мог быть безразличен к поведению сей особы и решил посылать для неё кушанья в комнату матери и обедать с мадам д'Юрфэ вдвоём. Я уверил сию последнюю, что безумие Ласкарис делает невозможным её участие в наших таинствах, но что мы без труда отыщем для сего новую избранницу.
