По склону, то зеленому, то белому, каменистому разбросаны дощатые «караваны», вагончики без колес — для тех, кто лишь строится. Повыше двух-трехэтажные белые виллы. С огромными, как танцплощадки, балконами и прутиками посадок. Небольшие зеленые участки возле домов в навале сглаженных, «обвалованных» древним ледником камней. Все тут чрезмерное, подумал Юра. И поселенческая гордыня, и высота. И горячий ветруган, едва на ногах устоишь. А крутизна склонов-участков возле домов какая? Хоть садись хозяин на свою «пятую точку» и катись до моря. А каменюки — не обойти-не объехать!. Как тут моим малюткам жить?.. Еще поворот, и выше некуда. Израиль как на ладони. Вот, серые каменные плеши у Мертвого моря. И сам бывал там, и возил туда своих французов! С другой стороны далеко-далеко темная полоска лесов. Израильский север, неспокойный Ливан. Глаза начали слезиться: дальние горы слепят. Близкие, как цвета радуги: то серовато-белые, меловые, да с солнечным розоватым отливом, то зеленые, травянистые. Красота неземная. Что там Кавказ!.. За «вади» снова высятся пологие, размочаленные временем хребты Иудейских гор. За каким-то из них Рамалла… До нее ни души. Лишь жаркое безлюдье в россыпи неземных камней без конца и края. Прямо Луна…
На скале, возле трехэтажной громады-виллы, кто-то появился, махнул рукой. Отсюда он выглядел игрушечным человечком. Снова потряс ладонью. На этот раз явно приезжему на «Вольве», мол, подкатывай. И вблизи он был не великаном. Малорослый, тощенький, на худых костлявых ногах, в выгоревших шортах, по бокам которых свисали до колен белые ниточки «цицес» ортодоксального еврея. Раскинув руки, двинулся к Юре. Встречал, как родного брата, которого почему-то от самого рождения не видел.
— В чем дело? Где ты запропастился? Я тебя вчера ждал. Позавчера ждал. Я — Сулико, слышал?.. Па-ачему я грузинский еврей? Не обижай, дарагой. Я горский еврей. Только когда женился, спустился в Самтредия. Меня, генацвале, вся Самтредия знала. Мне сказал о тебе рав Бениомен, дай Бог ему здоровья и детей полную дюжину. И только что он тоже звонил. Телефон барахлит, как в Самтредия, а, может, я глуховат стал… Сказал, ты безобидный диссидент, не хочешь никого обижать, ищешь наш Эль Фрат… Дорогой, можно тебя обнять-поздравить? Двойня… У меня шестеро, самому младшему шестнадцать, в армию готовится. — И засмеялся, захлопал себя по острым коленкам: — Если б и мои тоже сразу вылетали по двое-трое. Знаешь, генацвале, вдвое меньше хлопот… — Заразительный у него смех. Не хочешь, а все равно улыбнешься. Нателла! — крикнул он в сторону дома. — Двойня приедет… Что? Есть и третий? Вах!
