Поднялись в воздух, принялись толковать о том, куда, в каком порядке двинемся, когда приземлимся в Беслане. Вдруг открывается кабина пилотов, выходит командир корабля, молодой еще, форма как у штабных, новехонькая, объясняет нам невозмутимо, что мы сейчас примерно над Воронежем…
— …И поворачиваем назад…
— В чем дело?! — вскричали мы хором.
— … Сообщают, что в Беслане обледенела посадочная полоса, и самолет не сможет сесть… Правда, меня это удивляет, я пилот такого-то класса, мне разрешено сажать и в этих условиях… Но тут вероятно опасаются за ваше здоровье…
— Большевики! — вырвалось у Тиграна с отвращением. — Их стилек…
— На дворе разгул демократии, а ты… — язвительно начала осторожная Елка.
— Молодожены, заткнитесь! — пробасил Геша. — Юрыч, вперед!
«Опасаются за наше здоровье…» — мрачно повторил я про себя, догадываясь, что забота Сосковца о нас еще не исчерпала себя до конца… Теперь уж как не понять, там началась или вот-вот начнется резня. Преступники в свидетелях не нуждаются… Тут я совсем остервенел «Уйду туда хоть пешком, — говорю своим «думцам». — Сегодня уйду, а вы как хотите…»
Созвонились с аэродромом Внуково, откуда есть рейсы на Северный Кавказ. По счастью, оказались билеты на Минеральные воды. Спасибо министру Козыреву и его последователям: денег как раз хватило. На всех…
Из Минеральных Вод связался с Назранью, со старым приятелем ингушским Президентом Аушевым… Аушев тут же прислал машину, нас помчали по разбитым горным дорогам со скоростью «неотложки». Вопреки саботажу и государственных, и военных чинов, мы были в Грозном в тот же день.
Война уже шла. Позиционная, если такое определение хоть что-то говорит о городе, в котором многоэтажные дома вдруг взлетают в воздух, оседают и рассыпаются. Идет уничтожение мирных жителей…
Вместе с шоферами-добровольцами помчались на грохот разрывов. Заставали горящие руины, трупы. Отправились по больницам, моргам. Сами открывали двери моргов, пересчитывали убитых. Вонь от разложения и карболки невыносимая. Документов при жертвах никаких. Спрашивали, а это кто? А этот русский мальчишка? В кулаке у него авоська зажата…
Никто ничего не знал. Никакой статистики жертв, никакого учета потерь, судя по всему, еще не велось. Мы — единственные и весьма нежеланные свидетели. Снова и снова мчим на взрывы. Лежат под руинами чеченские женщины, дети трех-пяти лет. Много задавленных бетонными обломками российских старух. Иные в окровавленных платках, повязанных по обычаю русских деревень, под подбородком. Вокруг вой родных, соседей, плач. Спрашиваю у дворника-чеченца, откуда здесь так много русских старух?
