Страшноватый рассказ его помнился Юре весь, до последнего слова:
«… А когда мы, марокканцы, плыли по Средиземному морю, — не мог успокоиться бывший сионист-активист, — перед нами разглагольствовал бойкий, в солдатских крагах, эмиссар Сохнута. Спросил, в заключение своего восторженного рассказа об Израиле, у всех ли есть…» — Забыл сохнутовец, не верящий ни в Бога, ни в черта, как называются филактерии, показал руками: то, что укрепляются во время молитв на лбу или на руках. Ну, мы, дикари, напомнили.
«У всех ли есть филактерии?» — радостно воскликнул эмиссар Сохнута. «У всех», — ответили мы.
Эмиссар объявил непререкаемо, что пришел Мессия и, поскольку они, сионисты, рождают теперь в Израиле нового человека, новое общество, то филактерии нужно выбросить за борт.
И мы, доверчивые вахлаки, все выбросили…
А потом прибыли в чужую страну, где к нам относились… ну, это тебе известно… В результате мы перестали слушаться сбитых с толку родителей, а какой был взрыв уголовщины, проституции?!.»
«Ох, не для автобусных экскурсий эти африканские истории! — мысленно воскликнул гид Джордж, а вслух ответил скороговоркой, что вряд ли может что-либо добавить к тому, что господин Леон знает…
С той же группой промчал по Израилю и очкастый джентльмен с косичкой, перехваченной на затылке резинкой — учитель из Женевы, ядовитый, по мнению милой студентки-француженки, да, впрочем, и всего остального автобусного люда, как скорпион.
Вторую половину дня они бродили по Яд Вашему, знаменитому музею скорби и героизма. Постояли у старых снимков: мальчонка в кепчонке из Варшавского гетто с поднятыми верх руками. Взрывы и черный дым над Каунасским гетто. Навал голых трупов в освобожденном Дахау. Поплакали в затемненном зале, когда записанный на магнитную пленку диктор ронял во мрак имена уничтоженных еврейских детей, и в электрическом небе как бы гасли одна за другой звездочки… Зареванные поднялись вверх, к могиле Герцля, и тут послышался недоуменный голос:
— Пардон, месье Джордж! — начал учитель. — Почему все экспозиции в вашем замечательном Яд Вашеме заканчиваются приездом в Израиль, могилой Герцля, и прочими, на мой взгляд, идеологическими атрибутами? Разве приезд в Израиль — это конец еврейской истории? Большинство евреев земного шара живут вне солнечного Израиля и, насколько мне известно, туда не спешат. Правомерна ли такая экспозиция?..
Гид Джордж был еще полон до боли острым ощущением гаснущих в темном зале, одна за другой, лампочек-звездочек, каждая из них сопровождалась скорбным голосом диктора: куда-то вниз, в полный мрак, падало имя ребенка, погибшего в нацистских лагерях. Не хотелось внимать словам, далеким от глубокого чувства печали. Пожал плечами, мысленно послав настырного туриста к чертовой бабушке…
