Белый месяц над головами, кстати, лежит непривычно. Как собачка на спине. Рожками кверху. Ох, далеко отчалили от «доисторической»!.. Покемарили до утра: не раз слышали: «Если не видели рассвета на горе Кармель, вы не видели Израиля…» Желто-багровое солнце выплывало не торопясь. Знало ждут… Медленно приоткрывается огромная, крутая гора, — загорается полосами, — внизу, у Хайфы — ярко-зеленая, травянистая, выше полуоголенная, желтая, сверкающая… И вдруг пропадает ощущение, что перед глазами гора по имени Кармель. Остается кружащее голову ощущение первозданности мира. Во всем его многоцветьи и сиянии. Здесь, сейчас, Бог начал сотворение и земной тверди, и синего океана над головой. Бледнеют, тушуются звезды… Вот оно, начало начал… И это ощущение уж не оставляет. Израиль — мир первозданный…
Юра каждый раз жил этим чувством, высоким, праздничным, покидая голубой, с огромными стеклами, туристский автобус, возивший начинающих гидов по местам их будущей работы. Святая земля! В те дни и вызвал Марийку и Игорька. Пусть и они порадуются…
И через год, когда пересек в туристских автобусах страну вдоль и поперек, побывал всюду, и не раз, это ощущение не ослабело, не стерлось. Что показалось ему даже странным. Святая страна. Поистине!
Как только получил первую зарплату, как экскурсовод по Святым местам, вторично вызвал Марийку и Игорька. «Дурака не валяй, вези Игорька, написал. — Это чудо-страна!»
Марийка почему-то снова не ехала. Ее верная подруга прислала письмишко: «загуляла…»
Юре каждую ночь снилась его «загулявшая» Марийка; все чаще такой, какой, бывало, являлась на свидание с ним: в неизменном ситцевом платьишке в полоску, застегнутом у горла английской булавкой; до утра видел, точно вживе, ее смеющееся сметанно — белое лицо, и длинные, косоватые, с хитринкой, глаза-щелки, от отца, ушедшего от постоянно гастролирующей жены-актрисы. Налитые губы Марийки, не нуждающиеся в помаде, пахли свежей, в каплях утренника, травой. Звони — не звони будильник, просыпаться в эти минуты Юра не желал.
Он знал, не «загуляла» его красавица-белянка, а мать и бабка, так их и этак! отговаривают ее лететь куда — никуда. На дикий восток, в евреи. Впрочем, Марийку они бы отпустили, но без Игорька им тошно…
В конце концов, Юра решился: выслал вызов сразу всем: и белянке с сынком, и ее мамаше с бабкой-казачкой, хотя это удалось ему далеко не сразу: оказалось, в израильском МВД существуют ограничения на «нееврейскую родню».
