Недвижное пламя пустынной зари
Стояло в осеннем и диком проспекте.
И, кажется, нас утешало: — умри.
Усни, улыбнись — жить не стоит, и негде…
В осеннем проспекте отчаливал мир.
Вертелись волчком турникеты гостиниц,
Где с желтого воска полов, как вампир,
Мертвый воздух вдруг когти протянет и кинется…
Мне душно… Мне душно!.. — А вы тоже так
Томились и бились на черной планете?
И вы задыхались от ветра атак?
И вы? — Но вы вечны, вы — воздух столетья…
Какою свистящей и горькой стрелой,
От края до края — все сердце навылет —
И вы пронзены на подушке ночной,
Трепещете жизнью и смертью — не вы ли?
— За окнами сад под дождем трепетал.
Летели сквозь ночь голубые экспрессы.
Плыл танго хрустальный и медленный вал
Над сном, над курортом, над сердцем и лесом.
На станции в дебрях кассир, как скворец
Клевал из окошка: — «Откуда? Из Рима?»…
— Шел дождь привидений. Надеждам — конец.
Но вера, но жизнь — это неистребимо.
Томитесь, рыдайте, — но разве не вы
Восходите к небу над каждым столетьем.
Смотрите — над вами, вокруг головы,
Колеблется воздух в мерцающем свете…
Века — но все то же! Века — и опять,
Ступая все выше, мы — вместе, мы — вместе,
Тяжелый багаж вероломства и мести
Привыкнув по станциям — забывать…
Приезжий, смотри же, ты — тонешь, ты — в море.
Гостиница светится смертной тоской.
И только любовь в погребальном уборе
Глядит из-за стекол — и машет рукой…
