Я заказал маленькую кружку бочкового пива, Сумирэ — виноградный сок.
— В последнее время тебя просто не узнать, — сказал я.
— Такой период, наверно, — потягивая сок из трубочки, ответила она без особого интереса, будто мои слова были вообще про кого-то другого.
— Такой период? — переспросил я.
— Да. Что-то типа запоздалого полового созревания. Бывает, утром проснусь, посмотрю в зеркало и вижу не себя, а совершенно незнакомого человека. Того и гляди, отстану от себя, как от поезда.
— Ну и пусть это другое твое “я” идет где-то впереди, что с того? — спросил я.
— Да?.. Интересно, а куда мне деваться такой — потерявшей саму себя?
— Ну если это проблема на два-три дня, можешь пожить у меня. Милости прошу. Даже если это будешь ты, которую ты же сама и бросила.
Сумирэ рассмеялась.
— Я же серьезно, — сказала она. — Интересно, куда все-таки меня несет?
— Не знаю. Но смотри: ты бросила курить, аккуратно одеваешься, даже носки уже парные, говоришь по-итальянски. Научилась правильно выбирать вино, разбираешься в компьютере, по крайней мере, ночью спишь, а просыпаешься утром… Куда-нибудь тебя определенно вынесет.
— Но я по-прежнему ни строчки не написала.
— Во всем есть как хорошие, так и плохие стороны. Сумирэ скривила губу.
— Ты не считаешь, что это своего рода отступничество?
— “Отступничество”? — Я не сразу понял, что за слово она произнесла.
— Ну да. Когда отступаешься от своего мнения, от убеждений.
— Ты вообще о чем? О том, что работаешь, имеешь опрятный вид и больше не пишешь своих романов?
— Да.
Я покачал головой.
— Раньше ты хотела писать, вот и писала. А сейчас больше не хочешь. Кто сказал, что ты обязана это делать? Бросила писать. Что, от этого какая-то деревня сгорела дотла? Корабль пошел ко дну? Приливы перепутались с отливами? Или, может, революция грянула на пять лет позже? Думаю, никто не назвал бы твою нынешнюю жизнь “отступничеством”.
— А ты сам как бы ее назвал? Я снова покачал головой.
— Возможно, проблема в самом слове — “отступничество”. Ведь его сейчас никто не использует. Какое-то старомодное, что ли. В общем, вышло из употребления. Может, где-то и сохранились общины, коммуны, где люди еще так говорят. Я точно не знаю. Зато наверняка знаю одно: не хочешь писать — не пиши. Ты не обязана это делать.
— Коммуны… Те, что Ленин изобрел, что ли?
— Ленин изобрел колхозы. Вот этих, наверное, ни одного не осталось.
Немного подумав, Сумирэ продолжила:
— Это неверно, что я не хочу писать. Нет, я хочу, но у меня ничего не выходит. Сижу за столом, а в голове — пустота. Хоть бы обрывок мысли, кусочек сиены, какое-нибудь слово — вообще ничего. Еще совсем недавно меня просто распирало: столько всего было, о чем хотелось написать. Что вообще со мной произошло?
