Деревня, встретившая их настороженно — в такое время опасны любые вооруженные чужаки, — смягчилась, услышав о бое в приречном ущелье, не жалея запасов, накрыла стол в одном из сохранившихся домов.
Дан много пил, много ел, охотно улыбался поглядывающим на него женщинам. Сидевший по правую руку от него Эрни-лучник едва ли пригубил вина из своего кубка. Командир бросал на него короткие взгляды. Лучник воевал бесстрашно, нимало не заботясь о своей безопасности, разил врагов с одного выстрела…
— Мы неплохо поработали сегодня, Эрни, — Дан накрыл узкую руку своей большой ладонью, легко скользнув пальцами по белой, тонкой коже: нет, не из крестьян, не из ремесленников… — все случилось так, как ты говорил. Мои люди довольны тобой, хотя поначалу были против. Взять в отряд кого-то с равнины, говорили они, то же самое, что таскать с собой женщину…
Эрни просто, без вызова, взглянул ему в лицо.
— Женщины бывают разные.
— Да, — согласился горец, — но девушки с равнин более изнежены и избалованы, чем наши.
— Сейчас всем приходится становиться сильными.
Дан вновь кивнул.
— Я наблюдал за тобой. Сразу видно, что ты не привык к такой жизни, но ты не жалуешься и не перекладываешь свою ношу на других. Если, к тому же, ты немного владеешь магией…
— Скорее она мной владеет. Я пока не знаю, Дан, что я умею, что — нет.
— Все равно я рад, что ты с нами.
Эрни без улыбки взглянул на него.
— Я тоже, — сказал не сразу. И обернулся навстречу песне — мерной, печальной, тягучей песне гор.
Закинув за голову руки, слушал ее командир Охотников. Притихшие крестьяне не сводили глаз с поющего Брона; молчали, опустив головы, горцы, и даже отрешенного лучника, кажется, тронула грусть незнакомой мелодии…
Не разжимая век, командир горцев вдруг заговорил — негромко, задумчиво… Он говорил о древних замках, высеченных прямо в черных скалах, и таких же вечных и грозных. Он говорил о пылающем в небе огне — зимой, когда солнце по многу дней не встает из-за холодного горизонта. Говорил о буранах, о снеге — таком белом, ослепительном, какого не бывает на равнинах. Говорил о старинных изваяниях и святилищах, которые оставил после себя неведомый могущественный народ. О короткой весне и жарком буйном лете, когда пьянеешь от одного глотка южного ветра… Он говорил, и ему вторил ритмичный рефрен старой песни:
— И тогда мы вернемся, вернемся, клянусь, мы наконец вернемся!..
Дан поднял ресницы, туманными, улыбающимися глазами взглянул в задумчивое лицо лучника.
