За каждого — за его судьбу, репутацию, благополучие — мы будем сражаться. Ибо этика патриотов — бережное отношение друг к другу, жертва «за други своя», прощение, а не казнь, терпеливое вслушивание, а не агрессивный отпор. Нас раскалывали издревле, и каждый раскол кончался веком рабства. И сегодня мы лучше умрем все вместе, чем попытаемся выжить порознь, за счет друг друга. И ЕСЛИ ХОТИМ ЖИТЬ, то не поддадимся на искушения и никогда, пусть даже на дыбе, не предадим друг друга.
Вот наш ответ на призыв к расколу и чистке, откуда бы этот призыв не раздавался. И Сергей Кургинян с его несомненными заслугами перед патриотами, с его непримиримым сопротивлением к оккупантам подпадает под эту этику. Пожалуй, здесь бы и остановиться, мягко, на дружелюбной ноте выйти из полемики. Однако невозможно не коснуться той претензии Кургиняна на монополию в идеологии, которая нет-нет, да и возникает то в статье, то в интеллектуальном диспуте и которая оформлена в его научно-идеологическом центре, задуманном как «фабрика идеологии».
Мы помним Кургиняна идеологом экономического социального централизма, которым он пытался оснастить последнюю когорту государственников, надеясь на их политическую волю, так никогда и не появившуюся. Их воли хватило лишь на то, чтобы перед концом государства выбраться из-под гипнотического воздействия лжекумира, нарушить субординационный партийный и государственный централизм, сложиться в вялый ГКЧП — да так и исчезнуть, оставив после себя пепелище СССР. Вместе с ними ушла кургиняновская идеология прорыва в постиндустриальное общество.
Мы знаем Кургиняна как «магического коммуниста», стремившегося сформулировать коммунистическую идеологию с включением в нее космистских компонентов, превратить двухмерный земной коммунизм в религиозный — трехмерный, наполнив его сакральной сущностью. Кургинян симпатизировал Богданову с его богостроительством, с его мистической задачей основать коммунистическую идеологию не только на классовой борьбе и экономике, но внести в нее таинственную неистребляемую вертикаль. Что это за богдановская мистика, мы теперь понимаем, знакомясь с его теориями по созданию «общечеловеческой» крови, направленными на выведение единой земной расы. Мы угадываем богдановскую мистику в создании Института мозга, куда был перенесен мозг Ленина для изучения, сохранения и возвращения в телесную оболочку к моменту, когда человечество научится синтезировать жизнь. И сама эта оболочка — забальзамированный Ленин — ждет этого желанного для Богданова часа. Все это похоже на черную магию, на Франкенштейна, на черного пуделя, на воскрешение из мертвых, не дожидаясь судного часа, на «штурм неба», закрытого, запечатанного до второго пришествия. Все это и есть, по существу, магический темный оккультизм, возбраняемый христианством, отождествляемый с сатанизмом.
