– Интерференционная пучность пришлась строго на то место, где я стоял! – возбужденно прервал его Зоров.
– Ты догадлив, – буркнул Чалмерс. – И я, как уже было когда-то, спрошу: не напоминает ли тебе это что-либо?
– И я, как и тогда, отвечу: очень даже напоминает, мэтр! Неужели снова “фактор Кауфмана”?
Чалмерс вздохнул и ничего не ответил. Затем встал и, протянув для прощания руку (правая рука Зорова была свободна, и он пожал руку Чалмерсу), медленно проговорил:
– Будь осторожен, Саша. Будь очень осторожен. Очень бы хотелось ошибиться, но, кажется, вновь открыт… охотничий сезон.
– Но… почему? Какой в этом смысл? Я ведь сейчас не Алзор с его невероятным потенциалом, а обычный человек!
– Ну, во-первых, не совсем обычный. Причастен был, как-никак, почти ко всем небезызвестным событиям… А во-вторых, до Алзора им сейчас не дотянуться, по-видимому… руки больно коротки, да и силенок не хватит… а вот его белковые слепки вполне в пределах досягаемости.
– Вы хотите сказать, что и Рангару…
– Более чем вероятно. У тебя есть возможность связаться с Алзором?
– Да, но я… редко ею пользуюсь. Уж слишком ничтожным кажусь я сам себя после даже мимолетного общения… как пигмей с титаном. Потом долго чувствую себя, как пришибленный.
– И тем не менее сейчас это необходимо сделать. Расскажи ему обо всем и попроси предупредить Рангара. Ему это сделать неизмеримо проще, чем нам.
– Хорошо, – сказал Зоров, невольно покосившись на тускло отсвечивающее кольцо на безымянном пальце правой руки. – Свяжусь.
Ретроспекция 3. Взгляд назад.
Здесь не было ничего – и было все. Ни малейшей частички материального мира – и все многообразие его форм, запечатленное в модуляциях нулевых колебаний вакуума, хранящих информацию о том, что было и будет в любом из миров, и даже в тех, которые не получили своего материального воплощения в ортогональных колебаниях того же вакуума, праосновы всего сущего…
…Ничтожная частичка этого виртуального многообразия, сущность, сознающая себя, мыслящая и чувствующая, способная на чувства великие – страдание и любовь – умирала. Умирала, несмотря на то, что была бессмертна. И в этом не таилось противоречие – неуничтожимое физически может умереть в смысле более высоком, чем простое разрушение собственной структуры.
…В океане страдания, неизмеримом, как математическая бесконечность, умирал Алзор. Информ, сбросивший бренную белковую оболочку, Оракул Вселенной, вынужденный эту самую Вселенную покинуть, не видел больше смысла в собственном существовании. Вселенские струны вибрировали, грозя войти в гибельный резонанс… но именно они донесли голос из Мира… голос, который спас его.
