Юрий не видел.
От этого факта было никуда не деться; теперь, наконец, Юрий Радамакэр полностью это принял. Люди любили его и доверяли ему. Он не мог припомнить, когда бы было по-другому — или когда бы он отплатил за это чем-либо, кроме добра.
Странно, наверное, что он дошёл до принятия данного факта в тот самый момент, когда — впервые в жизни — сознательно стремился предать кого-то. Женщину, сидящую напротив него, чьё доверие он стремился завоевать любыми возможными средствами.
Но… так тому и быть. Воистину, существовала такая вещь, как «высшая преданность», каким бы циничным годы не сделали Юрия. Что-то, похоже, передалось ему от фанатика Каша. И если человек средних лет, вроде Радамакэра, и не разделял веры юного специального следователя в политические абстракции, у него не было проблем с пониманием личной верности. Если разобраться, он ничего не был должен гражданке капитану Джиллиан Галланти. На самом-то деле, он презирал её за склонность к угрозам, несдержанность и деспотизм. Но он считал себя связанным узами верности с тысячами мужчин и женщин, вместе с которыми уже многие годы служил в оперативном соединении гражданки адмирала Чин — начиная с самой Женевьевы и вплоть до самых зелёных новобранцев. Поэтому он воспользуется своими способностями, чтобы создать маску — а затем использует её, чтобы спасти их всех от смертоносной подозрительности Сен-Жюста.
И если по ходу процесса гражданке капитану Галланти придётся пасть от удара в спину, нанесённого новообретённым «другом»…
Что ж, так тому и быть. Если у фанатика вроде Каша достаёт мужества следовать своим убеждениям, со стороны Юрия заявлять о своём моральном превосходстве, но отказываться действовать с той же решительностью будет ничем иным, как трусостью.
* * *
Ожидая, когда Галланти, наконец, клюнет на приманку, Юрий тщательно допросил свою совесть.
«Ну, ладно. Отчасти я делаю это потому, что запал на Шарон и чертовски желаю сохранить свою женщину в живых. И себя, если получится».
Галланти клюнула.
— Договорились, — сказала она, протягивая руку. Юрий встал и одарил её наилучшей из своих искренних улыбок и наилучшим своим сердечным рукопожатием — оба, разумеется, были высшего качества. Всё это время примериваясь, как будет удобнее нанести ей удар в спину.
У Юрия, как у народного комиссара, на самом деле была превосходная репутация. По ходу своей карьеры он регулярно получал высшие оценки профессиональной квалификации — по крайней мере, после того, как из изолированного мирка академии перебрался в реальный мир работы ГБ на флоте. Единственный упрёк, который начальство Радамакэра, тем не менее, периодически ему выдвигало, заключался в «пассивности».
