Она погубила его, но ведь и он может ее погубить. Да, может.
Можно пойти туда как-нибудь ночью и проникнуть в тот дом. И когда он окажется там, у нее, с ней (тут снова нить его мыслей оборвалась, и он увидел голубую спальню, и себя и Ее), тогда он тотчас же, непременно, нажмет звонок, взбудоражит весь дом, и пусть они все сбегутся: муж, и слуги, и горничные, все, все,—и увидят ее, ту женщину.
Да, это он может.
И пусть она будет нагая, в чем мать родила (такой она сейчас представлялась ему),— нагой он выставит ее на позор.
Да, он это сделает.
И он вдруг воскликнул, как бы заново увидев всю сцену:
— Да, я сделаю это — сейчас!
Всю тревогу его как рукой сняло: да, почему бы и не сейчас? Сейчас, когда только-только созрел его замысел, и гнев еще не остыл, и решимость крепка? Да, он сделает это сейчас.
И торопливо, не зажигая света, он нащупал свою одежду и начал бесшумно одеваться, стараясь не разбудить Адольфа, и все время видел одно: себя и ее в голубой спальне, на самой середине голубой спальни,— пусть там все и свершится.
Заторопившись, он задел за стул и замер, сидя на кровати, боясь, как бы не проснулся Адольф. Только бы он не проснулся.
Потом снова начал одеваться, тихо, стараясь не дышать.
Он хочет уйти, он должен уйти — сейчас.
Слишком грузно наступив на половицу, он снова застыл на месте...
Адольф заворочался в постели и пробормотал:
— Это еще что? Куда ты собрался?
Фриц не ответил. Полуодетый, он бросился на кровать и юркнул под одеяло, прячась от брата и дрожа всем телом, как вор, пойманный с поличным.
А чуть погодя, услышав ровное дыхание Адольфа, он снова, теперь уже в кровати, стал натягивать на се-, бя одежду, дрожа от страха, словно он воровал собственные вещи, и отчетливо сознавая, зачем он спешит туда...
Он встал. И ощупью начал пробираться к двери, улыбаясь всякий раз, когда ему удавалось обойти шкаф или стол, и, затаив дыхание, крался вдоль стенки с ловкостью пьяницы, задумавшего незаметно прикарманить бутылку.
Он открыл и снова притворил дверь и, выйдя из комнаты, спустился вниз, все время озираясь...
Он понимал, что совсем потерял стыд. И сказал себе: «Что ж, стало быть, завтра я снова буду не в силах работать». И еще одно он понимал: стало быть, так: очертя голову — в пропасть!
А сам тем временем все быстрее бежал вдоль домов, прячась в их тени...
Во всем доме только один человек слышал, как он уходил,— Эмэ.
И она последовала за ним: бесшумно сбежала по лестнице, выскользнула из дома и пересекла улицу.
