— Ох!.. — шепнула Марья Федоровна.
— Погоди, жена, — повернулся к ней старик. — Не время теперь. Смотри, — обратился он к сыну, — мать твоя рыдает, света белого не видит. Сестрицы всполошились. Что скажешь, Татьяна?
— Наслышаны мы, братец, о твоей невесте. Чтоб ты, потомок знатного рода, помещик, единственный сын, вздумал связать себя с девушкой из небогатой семьи? Род хоть и старинный, да не весьма нынче в почете! Лишь только мы обо всем прознали, тут же порешили все вместе ехать и тебя вызволять!
— Но вы же не знаете ничего, — начал Дмитрий. — Да и про Сашу… То есть про Александру Егоровну, что можете знать?
— А то, что батюшка се — Егор Иванович Старицкий — был мне хорошо известен, — заметил Иван Михайлович. — А также и имение его, и состояние мне знакомы. Многие люди писали мне о его жизни беспутной и о том, как он дни свои окончил недостойно. Шею сломал по пьяному делу. Знаю я и о его дочерях, и об их состоянии, и об их нраве. И о гордом нраве их матери — Лукерьи Антоновны — наслышан. И вот тебе мое слово: браку этому не бывать. — Отец говорил тихо, но твердо.
— Но что вы знаете? — вновь спросил Дмитрий.
— Простой нынче род, небольшое состояние. Мало этого? Гордыня их, дурной нрав, негожее родство… Не желаю я этого… Поверь мне, Дмитрий, о твоем же благе пекусь. Не пара она тебе. Знаю я тебя — наслышан и о ней. Не такая жена тебе надобна — своевольная да с характером. Возвращайся домой, и мы сосватаем тебе девушку из соседских семей. И молодую, и пригожую, и богатую, и рода хорошего… А главное, такую, чтоб характер твой робкий не перебивала. Чтоб была тихой, чтоб не шастала по балам да дворам, а была бы доброй женой и хозяйкой! Не в Петербурге тебе невесту подыскивать надо, Дмитрий.
— Но я люблю ее… Люблю. Поверьте, батюшка, нраву она кроткого! Вас ввели в заблуждение! К тому же… — Дмитрий помолчал. — Я жить без нее не могу… Я умру без нее! — воскликнул он вдруг.
Марья Федоровна заохала, Татьяна нахмурилась, а Ольга округлила глаза.
— Умрешь, говоришь? — сказал старик. — Ну, доброе дело затеял… Ничего не скажешь… Хороша любовь… Только умрешь ты не теперь, а тогда, когда жена тебя под свой каблук посадит. И брось тут всякий вздор нести! Если не одумаешься — прокляну. Хоть ты мне и единственный сын, а на глупость да дурость я тебя благословлять не стану! Поди к себе да подумай о моих словах! — Иван Михайлович поднялся в сильном гневе и тут же вышел из комнаты.
Дмитрий продолжал сидеть. У него совсем не было сил. Он не мог и слова вымолвить. То, что требовал от него отец, казалось невыполнимым, но как ослушаться отца?.. Как ослушаться человека, имевшего над ним исключительную власть? Он медленно повернул голову и взглянул на плачущую мать.
