— Лучше мне там, Галька. На душе покойней. Княгиня не рассмотрит, перед дядей не оговорит. Свету меньше, так для молитвы свет наружный и не нужен, лишь бы сердце откликнулось.
— Насчет княгини панна Беата правильно говорит. Ненавидящая она стала, да ведь не так уж давно. Раньше-то все по-иному было.
— Меня винить хочешь, Галю.
— Как бы посмела, ясновельможная паненка! Это я по-простому. Жених-то княгинин куда как хорош был. Чем паненке не пара? На мой разум не понять, отчего бы ему отказывать? Князю вмешаться пришлось, чтобы паненку не неволили. А так уж давно бы панна Беата вельможной графиней стала, сама себе хозяйка.
— Сердцу не прикажешь.
— Подождать паненка захотела. Может, кто больше по сердцу придется. Или уж пришелся?
— Полно, Галька, полно. Ни к чему болтовня такая.
Неприметный проулок разворачивается площадью посреди отступивших узеньких, одна к другой прилепившихся каменичек. Как их иначе назовешь: всего-то в три окошка, а этажей тоже три, да под островерхой кровлей одно оконце. Непременно с ящичком для цветов. С кормушкой для птиц. Только створка распахнется — тучи налетят: воркуют, чирикают, иные и песенку споют.
Напротив каменичек — низкая каменная стенка. Не для обороны — для простой ограды. Ворота низкие. Створки дубовые окованные. За стенкой купола. Дымки над домами стоят. К вечеру ветер угомонился. Жильем запахло. Школяры из города возвращаются.
— Узнала, Галю, о том шляхтиче, что лошадь в поводу ведет?
— Вот бы подумать не могла, что паненка на такого глаз положит: и ростом невысок, и спина сутулая, и руки длиннющие, ходит, будто ногу приволакивает.
— Так узнала, нет ли?
— Да никто его, небогу, не знает. Невесть откуда появился, неведомо на что живет. В Академию когда ходит, когда днями дома безвыходно сидит. Книг много читает. Говорить с одними дидаскалами говорит. Простых школяров то ли чурается, то ли опасается.
— А еще что? Не могут люди языков не развязывать.
— Не могут, да уж больно некрасив небога. Беден тоже.
— Как же беден, когда доктор с ним. И отец Паисий.
— Да тут и про отца Паисия никто не знает. Не здешний он. Один гайдук сказал: московский. А там кто их разберет. Монахи по мне все на одно лицо.
— Звать-то шляхтича как?
— Пан Гжегож. Только странность тут такая. Конюхи толковали — а он больше всего около коней время проводить любит, — на «пана Гжегожа» не всегда откликается. Вроде не его это имя, а чужое — прибранное. Иным разом несколько раз повторять приходится, пока поймет, что его зовут.
