Отдав необходимые распоряжения, он снова у лестницы, заглядывает вниз, вытягивая шею, темно-коричневая, с белыми полосами незагоревших морщин шея старика приобретает один цвет — огненно-красный.
Внизу, в лестничном пролете, поднимаются Хрущев и рядышком Инякин («успел, расторопный! Ну и шельма!»). Хрущев с какой-то книжкой в руке. Тихий, хрипловато-въедливый голос Инякина едва слышен:
— … Мяндовая сосна древесину имеет рыхлую, некачественную… Как почему думаю, что эти доски сосновые? Сучки-то, видите, овальные. Ядро буро-красного цвета, заболонь — желто-белого… Чего?.. Какая стена? А! Стена не паровоз, не укатит.
Силантий крестит под реденькой, свалявшейся бородой грудь.
«И поделом мне! Гордыня обуяла… Ермаков известно, что за человек. Пошумит, швырнет выговоров пригоршню, а к рождеству объявит всем амнистию — гуляй, ребята! А вот этот, поднебесный?!».
Силантий потирает кулаком лоб. Что рассказывали на стройке о Хрущеве? А, вот что…
В соседней стройконторе, что ли, ударило током девчонку. Она лежала в подъезде, язык набок. Вокруг нее бабы охали-ахали. Никто не знал, — что делать. Хрущев поблизости оказался (новый магазин осматривал), расспросил, почему люди у подъезда сгрудились, кинулся в подъезд, вытащив девчонку на воздух. Всем тогда понравилось, что он, ровно и не начальник, не отдавал никаких распоряжений, никого и никуда не посылал. Сам, на своем хребте, вынес ее из подъезда. Сам сделал искусственное дыхание.
Но сейчас воспоминание не обрадовало.
«Сам и отвес возьмет в руки… Да что отвес! — перебивает Силантий самого себя. — Бригада второй день кипит, как котел. У Тоньки язык длине-ен…».
— Тонька! — Силантий сдергивает с головы картуз, вытягивает из-под подкладки бумажки, желтоватые от пота. — Отнесешь наряды. Одна нога тут, другая — там… Кому говорят!..
Велюровая шляпа, новенькая, ухоженная, с не гнущимися, точно из жести, полями, однообразно, видно, раз и навсегда, закругленными со всех сторон, как на манекене с магазинной витрины, показывается наконец над кладкой. Силантий складывает пальцы дощечкой, чтоб ненароком не пожать руку гостю так, что тот вприсядку пойдет…
— С прибытием, значит, — хрипит он, пытаясь скрыть растерянность. — Очень приятно.
Здороваясь, Хрущев произнес веселым тоном.
— Куда ни глянь — стены. Какая же из них именинница?
Тихон Инякин показал на «капиталку» и потянулся к лежавшему неподалеку топору. — Извините, меня настилы ждут.
Силантий взглянул на него округлившимися в тревоге глазами: «Не кидай, Тихон!»
