— Боится, — думала она и решила ободрить его.
— Я обидела вас однажды… — начала она.
— Да! — ответил Стжижецкий сдавленным, дрожащим голосом.
— Простите…
Мэри сказала это мягко, как только умела.
— Серьезно?
— Серьезно…
Она почувствовала, что Стжижецкий хочет взять ее за руку и поцеловать, но не решается. И вынула нарцисс из-за корсажа, подала ему и сказала:
— Возьмите это в знак примирения.
Когда он брал нарцисс, она коснулась пальцами его руки. Взглянул на нее; был бледен и не похож на себя. Мэри хотела наклониться к нему, но что-то ей помешало; не могла понять — что. Удержалась. Они вошли в оранжерею.
Душный насыщенный ароматом воздух охватил их и точно впитал в себя. Это было отделение роз. Под стеклянной крышей было темнее, чем на дворе, почти совсем темно.
— Какой здесь запах! — сказал Стжижецкий и поднес нарцисс к губам.
Мэри охватила дрожь. Она чувствовала, что вместе с этим поцелуем они переступают какой-то рубеж.
Стжижецкий, думая, что Мэри не видит, целовал нарцисс. Но вдруг отнял его от губ и спросил:
— Зачем мы сюда пришли?!
И Мэри, которая в самом деле была тронута, стало грустно, очень грустно: она почувствовала разочарование.
— Ну, так пойдем! — сказала она с искренним вздохом.
Стжижецкий сказал вдруг чуть слышным голосом:
— Мэри…
И она почувствовала, что его рука боязливо и тревожно ищет ее руки. Подала ему свои пальцы. Он взял их, подержал минуту, точно ожидая чего-то. Потом взял ладонь. Поднял к губам и поцеловал. И стал целовать все чаще, прижимая к губам. Обнял ее. Она не двигалась. И мягко, мягко попробовал наклонить ее к себе. Не сопротивлялась. Запах роз одурял ее, духота обессиливала, дрожь проходила по всему телу. Потом оба как-то одновременно, почти бессознательно — бешеным, страстным, беспамятным движением подались друг к другу и впились губами. Потом… потом было что-то, чего и вспомнить нельзя, чего нельзя восстановить памятью… Мэри почувствовала огонь во всем теле.
…Ей казалось, что все розы упали на нее лепестками своих головок, одуряющих ароматом, прожгли ее платье, овеяли, опутали, засыпали собою все ее тело. Она чувствовала только, что стоит перегнувшись назад, что ее поддерживает Стжижецкий и что губы его — на ее губах. Долго ли это продолжалось — она не знала… Хотелось, чтобы это продолжалось целую вечность… Потом он опустился к ее коленям, стал целовать ее ноги, сверху вниз. Потом встал, и они вышли из оранжереи, — она заложила руку за его шею. И говорила ему.
